— Во всяком случае, — он растягивает слова с усмешкой, его настроение снова поднимается, — ты держишь себя в руках гораздо лучше, чем я ожидал. Я предлагаю, поднять ставки.
Я смотрю на него нерешительно, моя рука застыла над холстом.
— Я почти боюсь спросить, — говорю я ему. — Что ты хочешь сделать?
Он рассматривает меня, стоя так высоко и гордо в своей наготе.
— Я хочу, чтобы ты была голой, когда будешь рисовать меня. Это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы поставить меня в более непринужденное состояние. Здесь я в самом худшем положении.
Я оборачиваюсь и смотрю с удивлением, моя челюсть падает. Прямо сейчас он хуже, чем любой ненормальный человек, которого я когда-либо видела. Он гордится своей наготой и смеется над выражением моего лица.
— Ты маленькая красная курица?
Мое сердце стучит так громко, что я практически могу слышать его.
Он смотрит на меня, смех в его глазах, и против моего лучшего суждения, я кладу кисть вниз и начинаю расстегивать свои джинсы.
— Хорошо, — говорю я ему. — Если ты думаешь, что можешь справиться с этим, я буду рисовать голой. Несмотря на то, что это не совсем нормальное поведение на втором свидании. Но ты должен сосредоточиться, оставаясь на месте. Ни одна часть твоего тела не может двигаться. Сможешь ли ты это сделать?
Он смотрит, полностью очарованный, когда мои джинсы падают на пол, и я выхожу из них, пиная их в сторону. Мои черные кружевные трусики следуют за ними, а затем свитер и лифчик. Он выглядит равнодушным, как будто это не имеет ни малейшего значения для него, но движение ниже его талии раскрывает правду.
Я ухмыляюсь.
— Сможешь ли ты справиться с этим? — спрашиваю я дерзко. — Потому что ты двигаешься.
Его губы дергаются.
— О, Красная. Если ты хочешь поддать жару, то должна быть осторожна, чтобы не обжечься об него.
И, посмотрев, на золотое пламя его карих глаз, у меня возникает отчетливое чувство, что я могу получить очень, очень сильный ожег.
Глава 12
Пакс
Мой член тверже, чем был в течение долгого времени. Я знаю, что Мила видит это.
Не могу удержаться и смотрю на нее. Она так чертовски красива.
Она смотрит на меня, стоя у своего мольберта, и я могу видеть изгиб ее груди. Ее груди кремово-белые и мягкие. Я борюсь с желанием прошагать по комнате, погладить их и затянуть сосок в рот. От своего разыгравшегося воображения я чувствую, что член стал твердым, как камень. С каждым движением ее руки, я вижу изгиб и длину ее бедра. Ноги у нее идеально длинные для того, чтобы обернуть их вокруг моих бедер.
Мой пах затягивает еще больше.
Мертвые щенки, монахини, холодная рыба. Я представляю все эти вещи, но это не работает. Черт. Мой член дергается.
Мила улыбается.
— Ты не будешь обжигать меня, — уверенно говорит она мне, когда ее рука движется по холсту. — Ты пообещал.
Я сглатываю.
— Я обещал попробовать, — напоминаю я ей. — Но я не так совершенен, как ты.
Она снова улыбается, ее глаза сосредоточены на том, что она рисует. Я могу только увидеть силуэт ее бока и тонкую двигающуюся руку. Напрягаюсь, чтобы увидеть больше.
— Я не совершенна, — говорит она мне. — На самом деле, это далеко не так.
Я закатываю глаза и переношу свой вес. Удивительно трудно оставаться на одном месте без движения.
— Я как-то сомневаюсь в этом.
Она смотрит на меня сурово.
— Ты должен оставаться на месте, — делает она мне выговор. — Ты нужен мне в одном положении.
— Может быть, мне принять какую-нибудь позу? — спрашиваю я, стараясь не улыбаться. — Миссионерскую? По-собачьи? Может, откопируем Камасутру в библиотеке?
— В этом нет необходимости, — говорит она, обходя мольберт и шагая ко мне, абсолютно великолепная в своей наготе. — У меня есть один экземпляр, в моей прикроватной тумбочке.
Я втягиваю воздух и смотрю на нее, а она смеется, наслаждаясь моим шоком.
— Шучу, — говорит она, подходя ко мне. Потом останавливается напротив меня и перемещает мою руку. Ее прикосновение — хотя оно всего лишь мимолетно — оставляет мою кожу в огне. Когда она чуть-чуть наклоняется вперед, ее грудь такая мягкая и теплая, давит на мою грудь. Сейчас мой член жесткий, как камень, и он изогнут к потолку. Я борюсь с желанием схватить ее и погрузить свой язык в ее горло.
— Забавно, — говорю я сухо. А потом у меня появляется идея.
Дьявол.
— Я передумал, — говорю я ей, и она стоит так близко, что я могу чувствовать тепло ее обнаженного тела. Ее соски такие же, какими я их представлял. Розовые, наклоненные к небу. Я тяжело вздыхаю. Эта девушка жарче, чем любая из тех, кто у меня был.
— Да? — спрашивает она невинно, регулируя другую мою руку.
Я киваю.
— Да. Сейчас яхочу рисовать.
Она удивлена.
— Хочешь? Ты, вроде бы, сказал, что не художник.
Я улыбаюсь улыбкой, растянувшейся от уха до уха. Она снова идет прямо, а я наслаждаюсь этим.
— О, я думаю, что смог бы, — говорю я ей. — Если я имею право на холст.
Она по-прежнему озадачена, и я нарушаю образ, хватая ее за руку, и веду обратно к ее мольберту, находящемуся на небольшом стенде, который держит поднос с красками. Она смотрит на меня в замешательстве. Одна бровь приподнимается, пока она ждет, когда я начну объяснять.
Я смотрю в ее глаза, что невероятно трудно сделать, так как остальная часть ее тела обнажена. Я заслуживаю медали за это шоу самообладания.
— Знаю, что ты хочешь двигаться медленно, и я уважаю это. Обещаю, что остановлюсь сразу же, как ты скажешь, хорошо?
Она выглядит неопределенной, и я борюсь с желанием посмотреть на ее грудь снова.
— Я обещаю, — уверяю я ее. — У меня есть очень интересная идея. Но, чтобы ее осуществить, я должен касаться тебя. Есть ли у тебя проблемы с этим?
Она выглядит еще более неохотно, но качает головой. Она мне доверяет. Я не знаю, как и почему, но она доверяет. Поняв это, мои кишки сжимаются тисками.
— Нет, — говорит она тихо. — У меня нет проблем с этим.
Я улыбаюсь, и мои мышцы живота расслабляются.
— Хорошо. Мне нужно, чтобы ты стояла на месте. Художник должен сосредоточиться.
Мила закатывает глаза и стоит на месте, руки болтаются рядом с ее совершенными бедрами. Я сглатываю. Мой член так чертовски тверд, что им можно резать стекло.
Вытягивая руку вокруг нее, я зачерпываю каплю красной краски пальцами. А потом, недолго думая, прикасаюсь к ее груди, скользя малиновым цветом по ее коже. Это выглядит так, словно красная птица летит через ее грудь.
От такого контакта она задыхается, а ее глаза поднимаются ко мне.
— Пальцевая живопись, — удается выдавить ей. — Интересно. Я делала это в детском саду.
— О, не таким образом, — отвечаю я уверенно, скользя пальцами по ее мягкому боку к бедру. — Я гарантирую тебе это.
Она выглядит так, будто проглотила язык, когда я очерчиваю контур ее задницы, а затем направляю пальцы на ее стройное бедро, затем к колену. Я встаю на свое колено и целую ее спину. Она неуверенно вдыхает.
Я слышу это и улыбаюсь.
Снова тянусь к краске и выбираю черную краску, прочерчиваю цветом ее спину и плечи, закручиваю и устремляюсь вниз. У меня нет конкретного изображения или слова в памяти, я просто скольжу цветом по ее безупречной коже. Я наслаждаюсь трением моей кожи против ее. Я не могу остановиться, но хочу, чтобы она была прижата ко мне.
Я разворачиваюсь и тяну ее к себе. Мои ладони находятся на ее плоском животе, когда я прижимаюсь губами к ней, скользя вниз. Я утыкаюсь лицом в верхнюю часть ее задницы. Она такая мягкая и круглая. Ее женственный аромат наполняет мой нос, и я глубоко дышу, впитывая его.
— Пакс, — шепчет она.
— Ты хочешь, чтобы я остановился? — спрашиваю я спокойно, но все во мне молится, чтобы она сказала нет.