Я качаю головой.
— Они о моей матери. И она не снилась мне с тех пор, как я был маленьким. Став взрослым, я сделал сознательное усилие, чтобы не думать о ней. Признаюсь, я стараюсь избежать болезненных вещей.
Врач кивает, делая заметки.
— Это не необычно, — говорит он мне. — Уклонение от болезненных вещей — человеческая природа. Расскажите мне больше об этих снах.
Так я и делаю. Я рассказываю ему, как моя мать умоляла, как я боялся, но сам не понимал чего, и как она превращалась в Милу.
Врач еще раз пронизывает меня взглядом.
— Похоже, вы, так или иначе, связываете Милу со своей матерью. Ваша мать похожа на Милу хоть немного?
Я думаю об этом. С тех пор, как я видел маму последний раз, прошло очень много времени, но я все еще помню ее улыбку.
— У моей матери была красивая улыбка, — говорю я ему. — Она была очень теплой, как у Милы. Вот и все.
Врач быстро записывает.
— Что-нибудь еще?
— Не знаю, — я раздумываю. — Мила кажется мягкой и изящной. Думаю, что мама была такой же. На самом деле, мама была балериной, прежде чем я родился. Мила художник... получается, что они обе художественные натуры.
Он опять что-то пишет.
— Ваша мама очень хорошо относилась к вам? Она любила вас?
Я смотрю на него.
— Мне было только семь лет, когда она умерла. Но я предполагаю, что любила.
— А Мила очень хорошо приняла вас? — тихо спрашивает Доктор Тайлер, его ручка остановилась высоко над блокнотом. Я смотрю на него. Он мог бы нарваться на неприятности.
— Да, — говорю я ему. — По какой-то причине она была очень терпелива со мной.
— Так же, как ваша мать, — многозначительно говорит доктор.
— Да, — соглашаюсь я, мое сердце колотиться по причине, которую я не понимаю. Мои руки вспотели. Я вытираю их о джинсы.
— Расскажите мне об употреблении наркотиков, — говорит доктор Тайлер, не поднимая головы. Я снова вздыхаю.
— Вы не собираетесь отказываться от этой наркотиков, не так ли?
Он улыбается и качает головой.
— Люди употребляют наркотики по разным причинам, — говорит доктор Тайлер. — Я хотел бы узнать вашу причину.
Я стараюсь скрыть свое раздражение. Я хочу добраться до корня своей проблемы, а не копаться в чем-то ненужном. Но я делаю все, чтобы ублажить его.
— После смерти матери я начал принимать снотворное. Мой терапевт прописал их, потому что я не мог избавиться от ночных кошмаров. С годами я понял, что мне понравился эффект от снотворного, приняв их, я ускользал от реальности. Я начал использовать различные виды наркотиков. Я никогда не останавливался, до недавнего времени.
Доктор Тайлер перестает писать и смотрит на меня.
— Вы перестали их использовать? Почему?
Я киваю.
— Я выбросил все на прошлой неделе. Не хочу чувствовать сейчас онемение. Я ведь уже говорил, что не наркоман. Это не имеет большого значения для меня.
Он кладет ручку и изучает меня.
— Вы не считаете использование наркотиков большой проблемой?
Я выдохнул и начал возиться со своими руками.
— Конечно, это не является законным и это не здорово. Но я имел в виду то, что никогда не был зависимым. Мне просто ничего не было нужно с тех пор, как я бросил все коту под хвост.
Врач кивает.
— Некоторые люди имеют более сильную индивидуальную зависимость, чем другие. Она должна быть более трудной для вас, чтобы стать физически зависимым от наркотиков, чем у других. Это в вашу пользу. Но я хотел бы поговорить о том, почему вы принимали наркотики так долго, если не были зависимы. Вы только что сказал мне, что знаете, это не здорово. Так зачем вам наносить такой ущерб вашему организму, если вы можете остановиться в любой момент?
Я смотрю на пол, на ноги, на узорный ковер.
— Не знаю. Наверно, потому что хотел забвения. Потому что легче, исчезать из реальности, чем решать ее. У меня не было счастливого детства. Мама умерла, а отец… наверно, тоже умер, потому что сбежал, когда умерла мама.
Врач кивает.
— Вы говорите так, как будто сердитесь на него, из-за его поведения.
Я думаю об этом.
— Да. Я злюсь на него. У него был маленький ребенок. Вместо того, чтобы его растить, он пренебрегал мной и тратил все свое время на работу. Я должен был быть вокруг людей, которые знали и любили меня. Но вместо этого, я ничего не получил.
— Получается, вы принимали наркотики, чтобы справиться с этим?
— Скорее всего, — отвечаю я. — Несмотря на то, что это звучит как отговорка.
Доктор Тайлер смотрит на меня.
— Это не полицейский допрос. У каждого человека свои причины. Это ваша?
— Наверно, — говорю я, и меня разрывает от осознания. Не знаю, почему. — Я принимал наркотики, чтобы справиться с пустотой, которую чувствую.
Делает ли это из меня слабака?
Доктор Тайлер смотрит заинтересовано.
— Помогло ли это? Разве это заполнило пустоту?
Я смотрю на свои руки.
— Да.
— Когда наркотики исчезали, пустота возвращалась?
— Да, — отвечаю я спокойно.
— Пустота все еще с вами? — Врач, безусловно, сейчас заинтересован, его темные глаза смотрят в мои глаза. Я смотрю в сторону, на стену, на часы.
— Да, — отвечаю я честно.
Сейчас тихо, единственный шум доноситься от ручки доктора Тайлера, царапающей страницы. У меня есть желание достать и захватить ее, чтобы переломать на две части. Но я этого не делаю. Это сводит с ума. Не знаю, откуда берется мой внезапный гнев. Я сгибаю пальцы против колена.
— Вам не нравится говорить со мной, не так ли? — Отмечает доктор Тайлер, не поднимая голову.
— Нет, я не знаю.
— Тогда, почему вы здесь?
Я думаю об этом, пытаюсь придумать вежливый ответ.
— Потому что Мила попросила меня. И потому, что я устал от запутанных снов.
Врач смотрит на меня, в его глазах доброта.
— Что именно во снах беспокоит вас больше всего? Должно быть что-то существенное, если вы пришли ко мне.
Моя нога отскакивает вверх и вниз с нервной энергией.
— Я не знаю. Наверно, это потому, что моя мама хочет чего-то, что я не в состоянии ей дать. И еще, потому что она превращается в Милу, и это волнует меня.
Врач улыбается.
— Я бы не беспокоился об этом аспекте. Многие люди связывают других в своих снах, и это не значит ничего существенного, по крайней мере, в отношении этого человека. Большую часть времени, это символизирует нечто совсем другое. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что ваша мать превращается в Милу, потому что у вас есть глубоко посаженный страх того, что Мила собирается оставить вас, как сделала ваша мать.
Удар в меня, и я втягиваю воздух. Я не думал об этом. Хорошее предположение.
— Моя мать не бросала меня, — удаётся ответить мне. — Она умерла. Есть разница.
— Да, это так. Но для семилетнего мальчика, который был оторван от всего, что знал, существует не так много разницы. И в тот момент, когда вам было семь, эта идея была сформирована. В вашей голове она вас бросила. И совершенно нормально, чувствовать злость из-за этого. На самом деле, это одна из естественных стадий горя. Но так как вы заблокировали горе и не имели с ним дела, то вполне могли бы застрять в фазе гнева.
— Чёрт, — выдыхаю я.
— Действительно, — отвечает врач. — У вас есть кое-какая работа впереди.
Он пишет ещё немного, а я тяну за воротник, потому что в комнате, кажется, становится все жарче и жарче. К счастью, мой час закончился.
На выходе, врач пишет что-то на небольшой бумажке и протягивает мне.
— Это Ксанакс, — говорит он. — Если у вас снова появится желание использовать что-то, чтобы заглушить стресс или гнев, примите его вместе всего прочего.
Я даю ему твёрдый взгляд.
— Я же сказал, что нуждаюсь в этом, — я начинаю отдавать листок обратно, но он поднимает руку.