Она кивает, ее зелёные глаза блестят.
— Так интереснее, не так ли?
Я опускаю свои губы на ее, заставляя прекратить то, что она собирается сказать. Накрывая ее тело своим, я толкаю ее на матрас своей кровати и провожу дорожку губами по ее шее, затем вниз к ее рукам. Целую ее ладони, а потом смотрю в окно.
— Там зимой шторм дует через озеро, — говорю я ей, и она оборачивается, чтобы посмотреть на него со мной.
— Хорошо, что мы сейчас не там, — отмечает она, поскольку мы наблюдаем, как тёмные тучи строятся и кружатся над водой. Молния вспыхивает в темноте и воздух, кажется, заряжается силой бури.
Я смотрю вниз.
— Это очень хорошо. Определённо, более комфортно быть здесь голыми.
Она хихикает и тянет меня к себе, ее язык снова у меня во рту. Мои руки скользят к ее попке, в результате чего, ее нога оборачивается вокруг моего бедра.
— Твоя нога принадлежит этому месту, — говорю я ей твёрдо. Она улыбается мне в губы.
— Это может затруднить мою ходьбу, — отвечает она, проводя пальцами по моей спине.
— Мы с этим разберёмся, — рычу я и скольжу пальцами внутрь неё. Она скулит и изгибается от моей руки, тогда, как гром трещит снаружи. А потом наш разговор умирает, потому что наша собственная буря бушует в моей спальне.
Глава 16
Мила
Последнее, о чем я думаю прежде, чем погрузиться в туманный сон, что руки Пакса очень сильные и теплые. И безопасные.
Я никогда не забуду, что чувствовала, когда он нырнул в озеро за мной и вытащил в безопасное место. Дурацкая куртка тянула меня вниз, и я не могла выбраться. Он, вероятно, спас мне жизнь. Нелепо, что он так безрассуден по отношению к своей собственной жизни, но, кажется, так он защищает мою.
Я теснее прижимаюсь к нему, к его сильной груди. Мое лицо прижимается к его сердцу, и оно громко бьется около моего уха. Этот стучащий ритм успокаивает меня, и я засыпаю.
А потом мне снится сон.
Я смотрю вниз и вижу солнечный свет, окутывающий меня, мерцающий на моей коже.
Я снова в церкви.
Но на этот раз все по-другому.
Вместо черного платья, которое я надевала на похороны своих родителей, я одета в белое. Простая хлопковая рубашка, почти прозрачная. И мой отец сидит в передней части церкви, вместо гроба. И вместо того, чтобы сидеть в сияющем солнечном свете, он сидит в тени.
Мой пульс ускоряется, потому что это первый раз, когда кто-либо из моих родителей появляется во сне. Так приятно видеть лицо моего отца. Я мчусь по проходу к нему, но мои ноги двигаются очень медленно. Это так расстраивает, потому что я хочу бежать, а ноги просто не слушаются. Но, в конце концов, я добираюсь до него.
Я стою перед ним и просто смотрю. Он одет в свою любимую полинявшую зеленую фланелевую рубашку и рваные голубые джинсы, те, в которых он привык работать во дворе.
Он улыбается.
— Привет, арахис.
— Привет, папа, — выжимаю я из себя. У меня комок в горле, поэтому я не могу глотать. — Так приятно видеть тебя.
Он улыбается той же улыбкой, что я видела миллион раз на протяжении многих лет, и вытягивает руки. Я бросаюсь в них. Папа пахнет так же, как Old Spice и мята. Я вдыхаю и плачу, крепко его обнимая.
Но через несколько минут он отстраняется.
Я смотрю на него, на крупные руки, которые держали меня тысячу раз, которые купали мою собаку, толкали мой велосипед и били мою мать. Я задыхаюсь и смотрю ему в глаза.
— Папа, почему ты ударил маму?
Он, кажется, поражен, поэтому поднимает руки ладонями вверх, к небу.
— Я не знаю, — говорит он тихо. — Потому что я не совершенен. Мы с твоей матерью должны были обратиться за помощью к семейному психологу. Мы любили друг друга, но вместе погибали. Жаль, что ты видела это.
— Как ты можешь любить кого-то, но все же делать ему больно? — спрашиваю я, и говоря это, я чувствую, как слезы текут по моему лицу. Папа тянется своей широкой ладонью и вытирает их.
— Такова жизнь, — говорит он мне тихо. — Иногда мы делаем больно тем, кого любим больше всего.
— Но ты никогда не должен был причинять кому-то боль таким образом, — говорю я ему. — Иметь такой характер — все равно, что быть трусом.
Папа смотрит на меня.
— Может быть, я и был трусом. Но я все еще был хорошим человеком, у которого просто был плохой характер. Я люблю тебя, арахис.
Я чувствую, что приросла к земле, а затем онемение сильным потоком накрывает меня. Так или иначе, по какой-то причине, что-то щелкает во мне, и я вдруг понимаю, что эти глупые сны пытались сказать мне все это время... черные и белые гробы, солнце и тени.
Жизнь не черно-белая. Не все люди хорошие или плохие. Я была так сосредоточена на смысле жизни после смерти своих родителей, что не учла тот факт, что в глубине души — хотя я не признавала этого — мне было трудно понять отношения между ними. И, наверное, я осуждала их.
Действительно, жизнь просто смесь хорошего и плохого, различные оттенки серого, белого и черного. Думаю, я всегда боялась быть с кем-то в отношениях, потому что думала, что у меня будут такие же отношения, как у родителей или, что я сделалаю ошибку.
Но вся жизнь состоит из ошибок.
Я сглотнула и посмотрела на своего отца.
— Я люблю тебя, папа. — Он кивает, его глаза полны доброты и любви. — Я скучаю по тебе.
— Я знаю, — отвечает он. И, сидя на месте, он начинает исчезать, пока не пропадает, и я остаюсь в одиночестве.
Но я не одинока. Я чувствую присутствие Пакса, даже притом, что не могу его видеть. Я поворачиваюсь, но его там нет.
А потом я просыпаюсь и смотрю ему в глаза.
— Ты в порядке? — шепчет он. — Тебе что-то снилось.
Его руки обнимают меня.
— Мне просто приснился странный сон, — шепчу я. — Мне снился мой отец, впервые с тех пор, как он умер. Я спросила его, почему он ударил мою маму, а он говорил про то, что был испорчен. Но он все еще был хорошим человеком. Он и моя мама должны были пойти к семейному психологу, но так и не пошли.
Пакс смотрит на меня, его золотые глаза освещают теплом темное помещение.
— Ты права, — наконец, говорит он. — Человек может ошибаться, но он все еще будет хорошим, если у него доброе сердце. Из-за чего это происходит? Потому что я спрашивал о твоих родителях?
Я пожимаю плечами.
— Я не знаю. Может быть. У меня был странный повторяющийся сон, с тех пор, как они умерли, и я думаю, что это всегда было одной из тех вещей, которые мое подсознание пыталось мне сказать. Я боролась после их смерти, я скучала по ним очень сильно, но я также возмущалась из-за их отношений. Они любили друг друга почти до безумия, но они погибали вместе. Они плохо общались.
Пакс смотрит на меня.
— Твой отец когда-нибудь бил тебя?
Я сразу качаю головой.
— Нет. Меня шлепали несколько раз, когда я была ребенком, но бить? Нет, они были хорошими родителями. Их проблема состояла в том, что они всегда подначивали друг друга, пока это не вышло из-под их контроля.
Теперь Пакс качает головой.
— На самом деле, мы ничего не можем контролировать, — утверждает он. — Не в той ситуации. Хотя, ты была права. Твои родители должны были обратиться за помощью. Мне жаль, что они этого не сделали.
Я закрываю глаза и снова прижимаюсь к нему.
— Так или иначе, я думаю, что мой сон был сообщением для меня. Что все будет в порядке, и что я должна доверять своему сердцу. Мое сердце говорит мне, что быть с тобой — это нормально. Мы с тобой не мои родители, и наши отношения не будут такими же, как у них. Никто не совершенен, и у тебя есть проблемы, с которыми нужно бороться, но мы пройдем через это, Пакс.
Он вздрагивает, я это чувствую, становясь жестким рядом со мной.
— Ты думаешь, что твой сон был сообщением от отца, что быть со мной — это нормально?
Я снова пожимаю плечами.
— Я не знаю. Может быть.
Он качает головой.