Это должно быть хорошо.
Это означает, что он все еще жив.
Правда?
Я застываю на месте, пошатываюсь и смотрю на уезжающий медецинский фургон, сквозь полицейскую машину. Коп отмечает некоторые пункты, складывает что-то в пластиковые мешочки и качает головой.
— Не знаю, почему я беспокоюсь. Его отец в прошлый раз добился этого же,— пробормотал коп. Я не уверена, говорит он со мной или про себя. Поэтому я спрашиваю у него.
Он мрачно улыбается:
— Ситуация просто неприятная. Вот парень, который может построить мир, но он, кажется, решительно настроен трахнуть тебя. Прости мой язык. Но ему нужно быть в тюрьме или в реабилитационном центре, чтобы исправиться. Но у него есть деньги, а его отец большая шишка среди адвокатов Чикаго, так что он всегда получает пропуск. По крайней мере, до тех пор, пока его не увезут в мешке для трупов. Ему просто повезло, что ты нашла его сегодня. Иначе это был бы тот самый день.
Какая удача.
Я представляю оранжевую пену, которая исходила из его рта. Что бы он ни съел, ему повезло.
Все еще потрясенная, я иду к своей машине и падаю на сидение. Я вся в блювотине, и мой рот на вкус как пепельница. Я хватаю бутылку воды, залпом выпиваю ее, и прополаскиваю рот.
Какого черта только что произошло? Я пришла сюда, чтобы сделать несколько снимков красивого, спокойного полнолуния и закончилось это тем, что я спасла чью-то жизнь. Если только он не умрет.
Думаю, в конечном итоге, я вообще ничего не сделала... за исключением того, что приобрела ужасный привкус чужой рвоты во рту.
Я выпиваю еще одну бутылку воды и поворачиваю ключ зажигания.
Надеюсь, он не умрет.
Очень надеюсь.
Глава 3
Пакс
Я чувствую свет, угрожающе просачивающийся в мои закрытые глаза, поэтому сжимаю их крепче. Я еще не совсем готов проснуться.
Чтоб тебя, мир. Ты можешь подождать?
Упрямо отказываясь открыть глаза, я тянусь за флаконом, который должен быть рядом со мной на тумбочке, вместе с пачкой сигарет, зажигалкой и бритвой.
Мои пальцы неловко нащупывают, что кровать стоит не там, где она должна быть.
Бормоча себе под нос, я решаю, что если моя гребаная домработница продолжит перемещать это дерьмо, то я уволю ее.
Но, когда мое сознание возвращается по крупицам, я понимаю, что я не там, где должен быть.
Кровать подо мной твердая и маленькая, и на мне эти пластиковые извилины, которые чувствуются, когда я двигаюсь.
Что за фигня?
Я открываю глаза и понимаю, что я, кажется, в больничной палате. Игла IV, приклеена к моей руке, я одет в тонкую больничную одежду, а одеяло огибает мои ноги.
Что.
За.
Фигня.
Я смотрю вокруг и быстро понимаю, что я один. Стены голые и белые, на доске нацарапано «Ваша медсестра на сегодня – Сьюзен»,а рядом висят тикающие часы.
Тик, тик, тик.
Этот шум раздражает. Эти черные стрелки говорят мне, что сейчас 3:07.
Как долго я здесь? Я вижу пластиковый мешок. На нем черным маркером написано мое имя.
Мешок лежит на соседнем стуле, а мои сапоги стоят на полу под ним.
Вот и все.
Я один. В больничной палате и я не помню, как попал сюда.
Это дезориентирует.
Я сосредотачиваюсь, пытаясь сохранять спокойствие; пытаюсь вспомнить последнее место, где был.
Возникает вихрь туманных воспоминаний: сокрушительный звук, лунная ночь. Песок. Звезды.
Пляж. Я был на пляже с этой шлюхой, с Джилл. Она всегда готова сделать все, за несколько порций кокса. И так как я был в настроении для минета, то позвонил ей. Но все равно, я не помню многое другое.
У меня есть несколько туманных воспоминаний о том, как Джилл уходила. Вроде бы, она кричала.
И все.
И теперь я здесь.
Блиииииииин.
Я застонал. Как только я это сделал, медсестра зашла через дверь в выцветшем голубом халате, с усталым выражением и стетоскопом, обернутым вокруг ее шеи. Она, должно быть, Сьюзен. И глаза Сьюзен загорелись на мгновение, когда она увидела, что я в сознании.
— Мистер Тейт, — сказала она с интересом. — Вы проснулись.
— Да, вы гений, — я устало вздыхаю, ложась на подушки. Мне должно быть стыдно лежать с голым членом рядом с ней, но мне все равно. Я чувствую себя усталым и больным. Я вытащил свою IV иглу из руки. Липкая лента тянет за волоски на моей руке.
— Можете ли вы убрать эту вещь? Она щиплет.
Усталые глаза Сьюзен выглядят веселыми, она понимает, что выводит меня из себя.
— Вы находите здесь что-то смешное? — огрызаюсь я.
Она качает головой, закатив глаза.
— Не-а. Нет ничего смешного в том, что двадцатичетырехлетний ребенок испытывает свой организм. Я нахожу интересным то, что вы жалуетесь на иглу капельницы, которая кормит вас, но вас не заботит, что щипало ваш нос, когда у вас была передозировка.
Я посмотрел на нее так резко, как смог, хотя это трудно сделать, когда на тебе надето прозрачное больничное платье, завязанное на спине.
— Я не испытываю свое тело, — прорычал я. — Черт. Если бы я хотел убить себя, я бы сделал это давным-давно. Только слабаки убивают себя. А я не гребаный слабак. Кто ты такая, чтобы судить меня? Ты не знаешь меня.
Я сейчас зол, из-за ее осуждающего лица и ее заблуждений. Какая-то сука в изношенном хлопковом халате, работающая за пятнадцать баксов в час, серьезно думает, что может сказать мне, что к чему?
— Пожалуйста, не кричите на меня, мистер Тейт, — вежливо говорит озлобленная медсестра, тыча по кнопкам на моей IV машине. — Я здесь только для того, чтобы помочь. Я не осуждаю вас. На самом деле, я видела ситуации и похуже. Я позвоню вашему доктору и скажу, что вы не спите. Ваш отец оставил кое-что для вас.
Она подходит к маленькому комоду, который стоит напротив кровати и поднимает сложенный лист бумаги, предназначенный для меня. Когда она протягивает его мне, ее сухие пальцы касаются моей кисти. Выражение ее глаз меняется, в них появляется сочувствие. Сентиментальность можно только приветствовать.
Я беру бумагу, хрустящую в моей руке.
— Как долго я здесь? — спрашиваю я.
Я спокойнее, более вежлив. Она права. Она здесь, чтобы помочь, или, по крайней мере, она заботиться обо мне. Это, наверное, в мою пользу не обоссать ее. Судьба моих обезболивающих таблеток находится в ее руках.
Медсестра смотрит на доску.
— Похоже, четыре дня.
— Четыре дня? — Я поражен. — Я был тут в течение четырех дней? Что за черт?
Она смотрит на меня, строгое выражение лица для нее в порядке вещей.
— Вы были в очень плохом состоянии, Мистер Тейт. В очень плохом. Поймите, вам очень повезло. Ваше сердце останавливалось дважды, вам делали искусственное дыхание. Вы были в сильной отключке, чтобы ваш организм смог вернуться к нормальному состоянию после всех стрессов передозировки. Вы, наверняка, заметили небольшую боль в груди. Нужно было просунуть дыхательную трубку. Несколько ваших ребер были сломаны в момент усиления искусственного дыхания.
Я смотрю на нее тупо.
— Я умер?
Она кивает.
— Видимо. Но вы не мертв. Вам сделали подарок, мистер Тейт. Вы должны обдумать это. Я собираюсь пойти за врачом.
Она поворачивается на каблуках и уходит. Ее белые теннисные туфли скользят по полу.
Я полностью ошеломлен.
Я, черт возьми, умер.
И теперь, когда она сказала это, мои ребра заболели. Черт. Я начинаю стонать, когда боль доходит до моего живота. А потом я вспоминаю, что скомкал записку в руке. Я смотрю на бумажку, на ней смелые каракули.
Почерк моего отца.
Пакс,
Я кое-как помог тебе в этот раз. Я позвонил в последний момент. В следующий раз, когда ты оступишься — будешь отбывать срок.