«Россия — твоя мать и твоя родина. Мне же она всего лишь мачеха. Евреям нельзя жить в стране, где их разрешается убивать безнаказанно».
«Оленька моя, красавица моя, я люблю тебя, и это — главное. Это важнее всего. Все, чего я желаю, — это быть всегда с тобой. Ради этого я и приехал в Петербург».
«Ты не сможешь там жить. Для этого тебе пришлось бы отказаться от всех своих привычек и развлечений. Там никогда не напиваются до бесчувствия. Даже радость там всегда полна печали. А ты должен быть счастлив по-настоящему, я хочу этого, я хочу, чтобы ты мог веселиться от всего сердца и ничто не омрачало бы твою радость. Евреи — по сути своей сварливые мечтатели. Подобно библейским пророкам они любят обличать и читать назидания. В то же время жизнь их полна страданий. Живя среди нас, ты скоро почувствуешь, что задыхаешься, а это разрушит и наши с тобой отношения».
«Любовь к тебе — вот тот воздух, которым я дышу. Она не даст мне задохнуться. Нигде. Никогда».
В душе у Ольги уже давно шла тяжелая борьба. Сердце ее разрывалось между стремлением совершить алию и привязанностью к Федорову. Он вселял в нее уверенность, хорошо понимал ее и уважал. Он был прекрасным другом. Но она знала, что брак с русским гоем был бы слишком большим ударом для ее семьи. Кроме того, она догадывалась, что жизнь в Палестине может обернуться для Сергея кошмаром.
«Есть вещи сильнее, чем любовь», — сказала Ольга и улыбнулась одной из тех своих улыбок, с помощью которых ухитрялась смягчать самые жестокие слова. Федоров уже достаточно хорошо изучил ее улыбки, но все равно часто не мог понять, смеется ли она от души или это просто игра и насмешка. Улыбчивость Ольги сбивала с толку многих ее собеседников, которые и не догадывались о ее решительности и убежденности. Ее манера говорить менялась только во время открытой ссоры. Тогда она чуть-чуть хмурила брови, взгляд ее становился прямым и колючим, а голос твердым и резковатым. Федоров любил эти моменты. В гневе Ольга казалась ему особенно привлекательной. Ему очень нравилось наблюдать, как ее темные глаза становятся еще темнее, брови сдвигаются, щеки розовеют, тяжело дышит грудь. И не было для него большего наслаждения, чем крепко прижать ее к сердцу в такие минуты, покрывая жаркими поцелуями ее раскрасневшееся личико и карие глаза.
С каждым днем он любил ее все больше и больше, их отношения уже давно перестали быть платоническими. В конце первого курса Ольга даже опасалась, что забеременела. Тревожные мысли на время выбили девушку из колеи. Она даже стала хуже учиться на курсах. «Если ничего не предпринимать, — с ужасом думала Ольга, — я даже курсы не смогу закончить». Действительно, положение ее было трудным. Одна, в чужом городе, далеко от родных и друзей. Спасла ее только работа в родильном доме. Постоянная занятость и необходимость облегчать чужое горе отвлекали ее от мрачных мыслей и заставляли забывать о себе. В те дни она буквально пропадала на работе, а кроме того, ухаживала за брошенными младенцами у себя дома. Несмотря на всю ее твердость и врожденный оптимизм, в ней часто закипала обида на жестокость и несправедливость жизни. Разве младенец, которому исполнился один день, виноват в том, что родился у четырнадцатилетней матери? Почему новорожденная девочка должна страдать оттого, что ее мать-горничную выгнали из господского дома? В чем вина ребенка, родившегося у революционерки, которая уже во время беременности знала, что отдаст его на воспитание? Ольга сталкивалась с подобными случаями почти ежедневно, и сердце ее разрывалось от боли и сочувствия как к несчастным малюткам, так и к их обездоленным матерям.
Глава шестая
«Визит»
Однажды Ольга получила от отца довольно необычное письмо. Содержание его предыдущих писем, написанных на библейском иврите и полных предвидений и мечтаний, всегда сводилось к пространным описаниям Палестины и трудностей, которые приходилось преодолевать поселенцам.
Теперь же он просил ее приехать — сестра Фанни была беременна, и отец надеялся, что Ольга примет у нее роды. Два года назад Фанни родила мертвого ребенка, и повторения подобного несчастья нельзя было допустить.
На такую просьбу Ольга не могла ответить отказом. Сперва ее сердило, что Фанни не обратилась к ней сама, хотя они и переписывались. Но, поразмышляв, она оценила деликатность сестры: Фанни знала о ее романе с Федоровым и не хотела вмешиваться в жизнь сестры. Ольга прекрасно понимала, что именно чувство к Сергею удерживает ее от переселения в Палестину. Понимала она и то, как тяжело отцу — вся семья ведет трудную жизнь в Палестине, а его любимая дочь сидит в Петербурге, да еще поддерживает связь с гоем.