Через несколько дней после обрезания Авшалома Иеѓошуа снова оседлал лошадь и отправился в одно из своих нескончаемых путешествий. Ольге вновь пришлось испить горькую чашу одиночества. Ей было особенно тяжело, потому что не о такой жизни она мечтала. Ее сестра Фанни и брат Шимшон жили обычной жизнью семейных людей, в поте лица своего зарабатывая на кусок хлеба. Ей же приходилось бороться не только с жизненными трудностями, но и с одиночеством.
Как-то вечером сидела она за грубо сколоченным деревянным столом на маленькой кухоньке и смотрела в окно. На склоне холма виднелись хижины арабской деревни Катра, откуда доносилось тихое блеянье коз. Солнце еще не зашло, и мягкий свет заката делал все вокруг полупрозрачным. В этот час Ольга особенно остро ощущала одиночество. Она вытащила лист бумаги и принялась писать письмо. Это был единственный для нее способ восстановить душевное равновесие.
Катра, Палестина, 15 мая 1888 года
Дорогой Сергей!
Жизнь здесь совсем не похожа на то, о чем я мечтала. Мне тяжело. Я одинока, и ты — единственный, с кем я могу поговорить по душам. Остальные, и прежде всего мой муж Иеѓошуа, живут идеалами, а не реальной жизнью. Они еще меньше знают меру, чем русские революционеры. Все мы здесь на грани безумия. Эта атмосфера накладывает тяжелый отпечаток на повседневную жизнь, не дает ни на мгновение отвлечься. Вокруг меня кипит бурная деятельность, я сама много работаю, но, несмотря на это, одиночество не покидает меня. Мой муж, видно, женился на земле, а не на мне. Большую часть времени он проводит вне дома. Трудно даже назвать его мужем. Этого юношу интересует только покупка земель. Он беспрерывно разъезжает по арабским деревням, заводит друзей среди пастухов и обороняется от разбойников. Он получает детское удовольствие от своих приключений и вообще не понимает, что значит быть семейным человеком. Чтобы хоть как-то защитить его, я сшила ему пояс, который набила мелкими монетами. Дороги здесь кишат грабителями, жаждущими денег. Бросая им монетки из пояса, подумала я, Иеѓошуа выиграет время, ведь они не смогут удержаться и не подобрать деньги, и, даст Бог, он успеет спастись. Лошадь у него очень быстрая.
Наше движение «Земля и воля» наполнилось здесь гораздо более глубоким смыслом, чем в России. Там народ стремился покончить с рабством и отнять у помещиков часть земель для того, чтобы иметь возможность жить трудом рук своих. Здесь же земля принадлежит другому, враждебному евреям народу, и нам запрещено даже покупать ее за полную стоимость.
Но, Сережа, что это я все толкую тебе об идеологии? Ведь на самом деле я так стосковалась по настоящему мужчине, по твоим объятиям, по твоей любви! Я так хотела бы снова ощутить себя твоей частичкой. Мы с Иеѓошуа сделаны из разного теста, и в одно целое нам не слиться. Хотя я считаю своим долгом быть ему кем-то вроде понимающей матери, разделять его энтузиазм и выслушивать рассказы об арендаторах в Хирбет Дуран и о племенах Сатарие и Инфиат. Вообще, большинство местных племен не менее примитивны, чем невежественные русские крестьяне. Неделю назад Иеѓошуа привез меня в соседнюю Катру, чтобы я приняла роды у младшей жены его знакомого шейха. Шейху этому уже лет шестьдесят, а роженице вряд ли исполнилось и пятнадцать. Она лежала в темном шатре под ворохом грязных, пропахших козьим пометом одеял и от страха все время кричала. Бедная, она даже не понимала, что означают ее боли. Она вообще ничего не понимала. Бедная?! Да я бы отдала все на свете, чтобы быть на ее месте, чтобы родить ребенка! С каждым днем я все больше мучаюсь от мысли, что мне, скорее всего, не суждено стать матерью. Самое ужасное — то, что я не могу ни с кем поделиться своей болью, а меньше всего со своим полумужем-полуребенком.
Мне здесь совсем не с кем поговорить об этом. Отцу даже страшно рассказывать о своих страданиях, потому что его интересуют только родина и Библия. Даже матери я не в силах излить душу. Мне мешает стыд, я стыжусь того, что не могу родить. Ведь у нас, евреев, рождение детей — это великая заповедь. Все вокруг делают мне намеки, дают советы и рассказывают о разных способах лечения, но этим только лишают меня последней возможности поделиться с ними своим горем, рассказать, что тогда произошло с нами. Сережа, я сама во всем виновата и теперь должна смириться с последствиями. Я согрешила против природы, и она наказывает меня. Если бы я только могла рассказать кому-нибудь об этом! У Фанни растет прелестный малыш. Он темноглазый и очень хрупкий, но уже видно, что от своего отважного отца и упрямой матери он получил в наследство сильный характер. Когда он голоден или чем-то недоволен, то орет так, что весь дом трясется. Я люблю его с каждым днем все сильнее. Ему нужны тепло и любовь, а во мне их накопилось так много. Как замечательно, что я могу каждый день ласкать его и баюкать! Как жаль, что я не могу подарить ласку и нежность своему мужу!