Мы быстро доехали до гипермаркета и неожиданно обнаружили, что часть парковки закрыта для каких-то ремонтных работ, а оставшаяся часть, несмотря на ранний час, почти вся заполнена машинами. Ариша сказала, что быстрее сама найдёт рабочую тетрадь и оплатит её на кассе, чем я буду искать, где поставить машину, и встречу её на выходе. Вызов был принят. Я приостановился возле главного входа, у дочки в глазах загорелся соревновательный огонёк, и она умчалась навстречу победе, а я продолжил поиски парковочного места.
Интересно, что ещё год назад у меня не получилось бы вот так выпустить Арину одну в магазин. Сепарация ребёнка оказалась для меня непростым испытанием, несмотря на то, что дочка редко сама подкидывала поводы для переживаний. Никаких неадекватных выходок я от неё уже давно не жду. Точнее, жду, но когда начнётся пубертат. А пока можно расслабиться.
Однако тот факт, что Арина давно была разумной девочкой и не совершала диких поступков, проблему с «отпусканием» ребёнка не решал никак. Мне понадобилось специально поработать над собой, чтобы шаг за шагом дать больше свободы дочке и поменьше душить её своей заботой. Даже не хочу представлять, что будет, когда она повзрослеет, впервые приведёт ко мне какого-нибудь чёрта и скажет: «Папа, знакомься, это мой парень. Я переезжаю жить к нему». Бр-р-р... Впрочем, если Арина после развода выберет Лиду, то следующий этап сепарации наступит совсем скоро. Нет, конечно же, я никуда не денусь из жизни дочери, но многое изменится.
Я заметил в соседнем ряду выезжающий «гелик» и, отогнав размышления и воспоминания, быстро поехал занимать парковочное место. Если у нас с Ариной равные шансы на победу, я не поддаюсь ей никогда. Во-первых, люблю соревнования и люблю выигрывать, а во-вторых (и, на самом деле, в-главных), я хочу, чтобы дочка умела добиваться поставленных целей. А вечные поддавки этому плохо способствуют. Хотя, надо сказать, соревновательный дух у неё и так есть. Удивительным образом оказалось, что Арина во многом больше похожа на меня, чем на родную мать.
Например, склонность дочки анализировать информацию, искать логические ошибки, да и в целом раскладывать всё по полочкам, будь то учебники или возникающие в голове вопросы и ответы. Порой это очень удивляет. Не читал ничего на подобную тему, но это как будто бы какая-то приёмная генетика.
Да, я не биологический отец Арины. Но она единственный мой ребёнок, других у меня не было и не будет.
В детстве я болел лейкемией, от которой, кстати говоря, спустя несколько лет после моего рождения умер и мой отец. Мне повезло больше. Мама с бабушкой приложили неимоверные усилия, убили кучу нервов и времени и вместе с врачами победили мою болезнь, точнее, добились ремиссии, которая длилась уже более тридцати лет. Но цена была огромной. Мы продали наш любимый дом, вместе со всеми ценными вещами, семейными реликвиями, в том числе мамиными и бабушкиными картинами, которые они всю жизнь отказывались продавать. Дом, где выросла моя мама и где рос я до момента, когда нам понадобились деньги на лечение.
Помимо материальных трат, я заплатил ещё и здоровьем, в частности возможностью иметь детей. Узнал я об этом самым худшим из возможных способов. Задолго до Лиды у меня была жена. Мы познакомились на выставке Николая Рериха в Третьяковской галерее. Через год расписались, а ещё через полгода жена забеременела. УЗИ на раннем сроке выявило серьёзные отклонения в развитии плода…
Жене пришлось сделать аборт.
Пережить эту трагедию вместе нам не удалось: мы развелись. А через некоторое время я получил дополнительное доказательство к предположениям врачей о причинах отклонений у ребёнка. Моя бывшая жена повторно вышла замуж и вскоре родила здорового малыша.
Вот тогда я и решил, что никакой человеческий фактор, нелепая случайность, пьяная выходка, хоть всё это и не похоже на моё обычное поведение, но тем не менее — ничего из вышеперечисленного не должно привести к тому, чтобы ещё один ребёнок умер в результате аборта или родился инвалидом. Я сделал вазэктомию. Это не было актом отчаяния. Нет, я был уверен, что всё равно рано или поздно обрету семью.
В дальнейшем у меня были отношения с разными женщинами, и с одной из них мы даже завели разговор про искусственное оплодотворение донорской спермой, но та женщина не была готова на такой шаг, считая, что мужчины не способны любить неродных по крови детей. Убедить её у меня, к сожалению, не получилось. У другой моей партнёрши тоже были проблемы со здоровьем, и, когда она узнала про мои «особенности», решила, что двое людей с бесплодием в одной семье — это перебор, и мы расстались. Третью панически напугал мой рассказ про лейкемию в детстве, и, хотя передать свою наследственность я больше никому не мог, ей оказалось достаточно и этого.