Сбросив перчатки, я врезался в ряды противников, отметив, что эти рожи больно похожи на выходцев с колоний Магадана, судя по обилию наколок. Если они и манеры имеют те же самые, туши свет. Эти замечания не мешали пользоваться моими способностями в полной мере. К концу сражения многие стрелки схватывались уже врукопашную с оставшимися бойцами противника. Однако, подсчет потерь, после завершения боя оказался совсем не в пользу уркаганов. Мы потеряли едва четверть отряда, они же оставили добрых две с половиной сотни тел, не считая немногих бежавших. Единственное, что меня смущало, так это то — что я совершенно не ощущал их присутствия, не считая небольшого беспокойства. После подобного боевого крещения, мы остались собрать трофеи и отдохнуть, лишь немного сместившись в сторону от места битвы. Забрали и позаботились о своих погибших, по возможности засыпав их снегом и полив водой, натопленной из все того же снега, его то тут — в достатке.
Я немного опасался за боевой дух ребят, хотя и напрасно — они привыкли жить бок о бок со смертью. Гибель на охоте от когтей зверя, или от рук разбойников на дороге, или от разнообразных болезней — здесь были в порядке вещей. Да, смерть близких это горе, но такая обстановка воспитывала сильных духом людей, иные тут не выживали. В благополучном обществе молодежь может себе позволить быть несколько инфантильной, что и порождает довольно специфические субкультуры, склонные к суицидальным наклонностям. По странной случайности — в эти культуры никогда не попадают выходцы из неблагополучных мест. Здесь же, мир пока еще не позволял слишком расслабляться, а посему молодежь взрослела быстро. Смерть — хороший учитель, она умеет мотивировать на достижение результата.
Так что, весь траур ограничился пущенной по кругу братиной, да несколько большей хмуростью бойцов, которые и ранее то не отличались особенной болтливостью. Разве что Сагитт, который благодаря своему упорству и живому уму попал в разведгруппу, по прежнему травил какие-то байки, поддерживая общее настроение на уровне чуть выше хренового. Еще одной вещью, которая удерживала их от скатывания в панику, было наглядное сравнение их потерь, с потерями противника. Если два десятка своих погибших было немало, и это печалило — то две с лишним сотни тел преследователей, о которых позаботится лес, все же вселяли в ребят гордость и уверенность в своих силах.
Многие этой ночью засыпали с трудом. По сути, это был их первый серьезный бой, когда они всерьез столкнулись с опасным противником, и лишь превосходство в огневой мощи и переоценка врагом собственных сил спасли их от поражения. Кроме всего прочего, этот опыт дал им и еще одно — понимание того, что они отнюдь не бессмертны, и ставка на любое вундерваффе, не подкрепленная более ничем — может стоить им жизни. Надеюсь, что безрассудства это поубавит.
Пока личный состав предавался сну, я изучал карты. Несмотря на изрядную художественность, они были уже достаточно точны и подробны, чтобы их можно было использовать как руководство к действию. По оным картам выходило, что почти весь здешний край — это леса, с искусственно созданными полями, на месте вырубленных зарослей. Дороги, в массе своей, представляли узкие тропы или широкие просеки, в зависимости от важности этой транспортной артерии. Посему, план, ранее предполагавший только нападения на окопавшегося противника, немного видоизменился. Чем хороши лесные дороги? Тем, что оккупанту нужно что-то есть. А чтобы это что-то съесть, его необходимо солдатам доставить. А доставить, правильно, они могут только по очень ограниченному числу дорог, что открывает широчайшие перспективы для диверсионной деятельности.
Поэтому, мы даже не стали пытаться более нападать на подворачивавшиеся деревушки, с тем, чтобы пока не привлекать к себе внимания, а обогнули по широкой дуге, за столицу, где, в глубине дремучего леса и разбили лагерь. Отрыли землянки, что в промерзшем грунте — само по себе подвиг. Обустроили печки примитивные, настелили полы и перекрытия. А я, тем временем, соорудил из оструганного бревна небольшой тотем, который и водрузил в центре импровизированного поселения. Принцип его работы подбирался исходя из рун, которые нашлись в памяти. Собственно, толку от него, кроме функции этакой 'масксети' и не было, да и ту выполнял лишь до той поры, пока энергия, влитая в него, не иссякла бы. К счастью, это была как раз та функция, которую наилучшим образом воспринимала именно органическая основа. Даже не представляю, где бы тут пришлось искать камень подходящего размера.