Успокоившись, мама сказала: «Июнь побудешь в Воронеже, а в июле поедем с тобой в Израиль.» Отец с наигранной бодростью добавил: «А в августе всё-таки…» Олег его даже не дослушал — посмотрел в окно, за которым вовсю зеленел май и стеклянным голосом ответил: «А обрезание себе не сделать? Не поеду ни в какой Израиль.» Потом ушёл в свою комнату и заперся. Считается, что мальчишкам плакать нельзя, но он немного поплакал — уж очень было обидно. Лето в городе — ничего хуже себе и представить нельзя, особенно если оно выдастся жарким. Да ещё и в одиночестве — единственный настоящий друг Олега, Юрка, уехал в апреле с родителями в Австралию. Навсегда уехал, правда, сам очень не хотел. Но что в таких случаях решают тринадцатилетние мальчишки?
Мама пришла к нему в комнату вечером — постучалась, Олег нехотя отпер и сел в кресло, приготовив наушники «сидюка» — в знак того, что немедленно прервёт любой контакт, если его вздумают уговаривать. Но мама не уговаривала — она села рядом, долго молчала, а потом спокойно спросила: «Ты правда не хочешь ехать за границу?» «Да,» — буркнул Олег. «С походом ничего не получится,» — так же спокойно сказала мама. «Знаю, не дурак,» — ответил Олег. «Будешь всё лето сидеть в Воронеже?» — поинтересовалась мама. «Буду,» — упрямо заявил Олег. «Глупо,» — заметила мама, но не так, что вроде Олега назвала дураком, а задумчиво, словно отвечая каким-то своим мыслям. Олег на неё покосился — сейчас она была немного похожа на прежнюю его маму, весёлую и находчивую, на которой держалась семья. Олег даже выключил «сидюк» — в наушниках Маршал как раз заявлял, что «только чёрный ворон знает ответ, а мы — нет!» (Олега, кстати, часто удивляло, до чего интересно, бывает, совпадают песни и происходящее в жизни, если не глядя включить кассету — почти колдовство!) «Ладно,» — спокойно, как будто что-то решив, объявила мама, поднялась и вышла из комнаты Олега.
Следующий день был пятница, короткий у мамы — она вернулась с работы, переоделась и немедленно уехала. Отец отмалчивался, и выходные Олег провёл в недоумении, к середине воскресенья перешедшем в беспокойство. Но мама вернулась вечером.
Правда, она так ничего и не объяснила Олегу, поэтому причины её неожиданного отъезда понятней не стали. Но вечером, ложась спать, Олег невольно подслушал, как разговаривали за стенкой мама и отец — довольно громко. «Ты бы видел, что там! — сердито и в то же время растерянно говорила мама. — Всё заброшено, развалено, людей — и тех почти не осталось, школа закрыта!» «Такое сейчас не редкость,» — отвечал отец. А мама, вздохнув, продолжала: «Почему-то я уверена: будь живы тётя Вера и Валюшка — такого не случилось бы… Знаешь, Дима, так неприятно было это увидеть, как обидно… Я же помню там всё совсем не таким!»
И Олег понял — мама ездила к себе на родину. В Марфинку, где родилась и прожила до двенадцати лет, где её мама — бабушка Олега — работала учителем и где до сих пор жили какие-то родственники. Потом Семёновы переехали в Воронеж, где мама в школе познакомилась с отцом. Это было давно, в шестидесятых годах. Потом у них родился сын — Олег, но не тот Олег, который он, а другой. Старшего брата младший Олег никогда не видел. Живым. Ему было тринадцать — столько же, сколько сейчас самому Олегу — когда он на велосипеде ехал по мосту через Воронежское море — и сумасшедшая легковушка сбросила его в воду… Олег появился уже после этого, хотя врачи и говорили, что маме не стоит рожать второй раз — что-то там в организме. Иногда мама с горечью говорила, что у них всё не слава богу, потому что уехали с родины. Отец морщился: «Ну и что бы ты стала сейчас там делать?
Мы с тобой уже не молодые — в огороде возиться!» Олега это удивляло — он знал, что его родители старше родителей большинства одноклассников, но «немолодыми» они не выглядели: мама — красивая, стройная, отец — сильный, подтянутый…
А Валюшка и тётя Вера — это лучшая подружка мамы и её мать, директор Марфинской школы. Они тоже погибли — и очень похоже, от чего, может быть, маме всё и казалось зловещим. Через год с небольшим после отъезда Семёновых тётя Вера с дочкой ехали в райцентр на мотоцикле (чуть ли не единственном на всё село — тётя Вера привезла здоровенный немецкий «Цундап» с войны, где воевала в спецназе ГРУ — Главного Разведывательного Управления!), и «студебеккер», возвращавшийся из района порожняком, сбросил мотоцикл под откос ударом своего передка — на полной скорости. Водитель был в стельку пьян и даже, кажется, не понимал, что сделал…