Передохнув, первотелка снова начала тужиться, и я поняла, чего она ждала. На сей раз белые маленькие скользкие копытца показались полностью, сложенные вместе. Потуга роженицы была так сильна, что, когда она расслабилась, копытца не спешили ускользать обратно — только чуть подались назад. Коровка выгнулась дугой и застыла в этом положении.
Скотница обвязала тонкие маленькие ножки веревкой и немного просунула руку внутрь, ощупывая малыша.
— Задние, — объяснила она мне. — Спиной идет. Поэтому она и растелиться до сих пор не может.
В голове словно включилась лампочка: «головное предлежание», «спинное предлежание», «задницей идет». Я забыла, что делать дальше, — все, что предлагал учебник, вылетело из головы. Оставалась лишь смутная надежда и уверенность, что случится нечто похожее опять-таки на эпизод из книги Хэрриота. Мне сунули в руки веревку, и я поняла, что все опять произойдет просто.
Но на сей раз было гораздо тяжелее, чем с первой коровой. Первотелка выбилась из сил, или же теленок в ней застрял. Она понурила голову и не спешила нам помогать. Мы со скотницей вдвоем уперлись ногами в бетонный пол и дернули.
Это оказалось почище перетягивания каната — по крайней мере, тем, что корова была скорее склонна поддаваться нам, только бы ей не причиняли боль. Цепь, которой она была привязана, тянула ее в одну сторону, мы — в другую, и наконец не выдержала самая слабая часть — теленок неожиданно подался и стал медленно выходить.
Самое трудное в отеле продолжается до тех пор, пока не покажется головка — потом любой теленок выскакивает как по маслу. Здесь было сложнее — головка ждала нас в самом конце, а пока мы буквально выдавливали из первотелки задние ножки, туловище и, наконец, саму голову. Под силой собственной тяжести новорожденный в конце концов вывалился сам, упал чуть ли не с метровой высоты прямиком на бетон и затих. Он был почти весь черный, с теми же отметинами на передних ногах и брюхе, что и у его матери. Та, явно испытывая облегчение, никак не реагировала на появление своего ребенка.
Мы со скотницей склонились над ним. Черненькая телочка не дышала, нос и рот ее были забиты слизью, меж зубов виднелся прикушенный синий язык — она задохнулась, наглотавшись плодных вод.
Я уже собиралась запаниковать, ибо и первотелка не собиралась оборачиваться в нашу сторону, но дежурная была опытнее, чем я думала. Схватив пучок сена, она принялась очищать мордочку малышки, силой раскрывая ей рот, поправляя язык и пальцами счищая слизь.
Ее усилия не пропали даром. Телочка вдруг захрипела, задергалась и задышала неровно и шумно.
— Все… Готово, — сказала скотница. — Давай теперь ее к матери.
Мы вдвоем подволокли новорожденную к первотелке. Та уже немного пришла в себя и с удивлением смотрела на теленка, которого ей пихали под нос. Казалось, в ее глазах читался ужас: «Зачем это? Я вас просила?» Но скотница подтащила телочку к самой ее морде, коровка насторожилась и, громко сопя, задышала. Ужас в глазах сменился интересом, и она начала осторожно, неумело облизывать первенца, то и дело тычась в него носом. Телочка еще нетвердо держалась на ногах, но уже делала попытки сесть. Это удавалось ей с трудом — первотелка не умела правильно обходиться с теленком и то и дело слишком сильными и неверными толчками носа и языка сбивала ее. Один раз она вовсе повалила малышку. Та упала на бок и забилась на подстилке, а первотелка, словно проснувшись, рванулась к ней.
Скотница убирала пропитанную кровью и слизью подстилку, а я не сводила глаз с коровы и теленка. Только что совершилось маленькое чудо — появилось на свет еще одно живое существо. Оторвавшись наконец от семейства, я бросилась будить Виолу.
— Второй теленок родился, — говорила я, расталкивая ее. — Ты ничего не видела!
— Ну и что? — проворчала та со сна. — Ты дашь мне списать?
У меня списывали все, кому не лень, и я не удивилась ее словам. Даже не возмутившись, я оставила напарницу в покое и снова начала ждать.
Остаток ночи прошел на удивление спокойно. С помощью той же дежурной моя первотелка покормила дочку и успокоилась окончательно. Ей тоже пыталась помогать ее соседка-корова, и она никак не реагировала на добровольную няньку.
К шести утра нам надо было явиться на пункт искусственного осеменения, поскольку наша практика включала в себя и отчет об осеменении. Дежурную скотницу сменили доярка-телятница и дневной скотник. Вместе с ними я последний раз прошла вдоль рядов коровьих спин. Доярка тем временем начинала утреннюю дойку.