Дав мне осмотреться, Роза Генриховна опять повернулась ко мне:
— И чем ты надумала заниматься?
— Хочу заняться ахалтекинцами, — ответила я. — Я читала о положении в породе и, кроме того, хотела бы попробовать восстановить линию Ворона…
Смелое заявление? В глубине души я составила подробный план и была уверена, что смогу достигнуть цели. Для этого надо немного — выяснить, сохранились ли потомки этого крепкого красивого жеребца и где, а потом собрать их вместе и… Дальше дело техники.
Но Роза Генриховна отнеслась к моей идее с долей здорового скептицизма.
— Линия Ворона давно исчезла, — категорично заявила она. — Конечно, можно найти маток, дочерей производителей, но их слишком мало. Жеребцов нет давно… А что касается самих ахалтекинцев, то с породой и в самом деле у нас все обстоит плохо.
— Но разве вы этим не занимаетесь? — Я пребывала в твердой уверенности, что институт просто обязан спасать породу. А чем ему еще заниматься?
— Ее родина Туркмения, — терпеливо разъяснила мне Роза Генриховна. — Везти сюда лошадей накладно. Мы создаем банк спермы редких пород, но сейчас у нас здесь всего один жеребец-ахалтекинец и спермы собрано мало…
Она еще что-то говорила — я почти не слушала. Мне казалось, я понимаю, в чем тут дело, — как всегда, никому ничего не нужно. Каждый знает только свое дело и не претендует на большее. Я уловила в монологе своей собеседницы слово «энтузиасты» и поспешила подать голос:
— А можно поступить сюда после института?
— Конечно, — несколько оживилась Роза Генриховна. — Вот Лена, — она указала на коллегу, — четыре года назад окончила Тимирязевку и работает здесь…
Мы с Леной посмотрели друг на друга, и, взглянув ей в глаза, я поняла: она далеко не энтузиастка. Может, никогда ею не была, а может, отбили желание что-то делать.
— Мы будем только рады, если к нам придут молодые специалисты, — обнадежила меня Роза Генриховна.
И с того дня я стала в их кабинете частым гостем. Я приходила ежедневно в половине двенадцатого, сидела до обеда, развлекая легкой беседой занятых малопонятными пока делами Розу Генриховну и Лену, потом шла на обед, а после отправлялась в библиотеку, где до вечера просиживала над Госплемкнигами, выискивая следы линии Ворона, или, по-туркменски, Бахарден-Кара. На мое счастье, у него действительно оказались потомки мужского пола — сыновья, внуки и правнуки, и хотя чистокровными большинство из них назвать было нельзя из-за прилития крови английской верховой породы, все же надежда крепла с каждой перевернутой страницей. Немного огорчало лишь одно — мои без пяти минут коллеги практически мне не доверяли. Я по полтора часа просиживала у них без всякого дела, а они даже не подумали о том, чтобы припрячь меня в работу. Могли бы давать самые простенькие задания, в качестве тренировки, чтобы я хоть была готова к тому, что мне предстоит делать. Из обрывков и намеков я поняла, что они собирают все сведения за прошлый год о породе и на основе полученных данных составляют план разведения и селекционной работы, а заодно следят за тем, как исполняется предыдущий план и насколько теория отстает от практики. Как было ясно, от селекционного плана зависело две трети будущего породы и одна треть — от того, что происходит на местах. Но туда, в Туркмению, надо было ехать, это далеко, а энтузиастов, как я уже сказала, не находилось. И я решила, что поеду сама — только начну здесь работать.
Все рухнуло в одночасье. За день до окончания практики, зайдя в кабинет, я наткнулась на напряженные, выжидающие лица. Роза Генриховна, приспустив очки почти на кончик носа, обвиняюще смотрела на меня.
— Галя, — начала она, не давая мне раздеться и устроиться на своем привычном месте, около шкафа с книгами. — Ты не брала «Селекционный план» за позапрошлый год?
Она сказала это таким тоном, словно хотела уточнить: если я брала, то когда и зачем.
— Нет, — честно ответила я. — Я его и в глаза не видела.
Последнее было чистой правдой — обе женщины не слишком-то спешили показывать мне документацию.
— Он пропал, — сообщила Роза Генриховна. — И, кроме тебя, взять его некому.
— Но зачем он мне? — удивилась я. — Он же старый!
— Все равно отдай, — последовал ответ-приказ.
На меня смотрели как на пойманного с поличным шпиона. Оставалось только официально объявить о моем аресте.
— Но я его не брала! — продолжала защищаться я. — Зачем он мне? Больно нужны старые сведения!