Неизвестно, чем бы закончился мой первый опыт переговоров, но меня выручил конюх. Заметив, что я безнадежно застряла на входе, он подошел и замахнулся:
— Ну, пошла!
Кобыла шарахнулась в сторону от резкого движения, и я проскользнула внутрь.
— Давай живей и не слишком с ними церемонься, — напутствовал меня конюх. — Они это чуют… Нахальнее будь… И, главное, следи, чтоб жеребенок не выскочил!
Навоза оказалось подозрительно мало — всего несколько кучек, из которых только одна была растоптана копытами. Слой соломы сдвинут к дальнему краю, под окно. Кобыла стояла возле стены и внимательно следила за мной. «Посмотрим, на что ты годишься! — словно говорил весь ее вид. — Если ты что-то замышляешь, то берегись!»
Чувствуя на себе ее взгляд, я осторожно принялась за дело. Действуя где метлой, где лопатой и иногда путаясь с непривычки, что взять в первую очередь, я собрала навоз и солому, толкнула дверь — она оставалась полуприкрытой, но выйти лошадям мешала телега — и начала кидать все это на телегу. С другой стороны то же самое проделывал конюх.
В разгар работы я почувствовала чье-то дыхание у себя над плечом. Осторожно обернувшись, увидела жеребенка, который потихоньку подобрался сзади и обнюхивал меня.
Я взмокла — кобыла, не сдвинувшись и на волосок, тем не менее следила за мной, как Цербер. Одно мое резкое движение — и в ход пойдут копыта и зубы.
— Прими, — я осторожно отвела голову жеребенка. Не поняв намека, он остался стоять на месте, и я, не желая в первый же день работы ссориться с его матерью, покидала остатки навоза на телегу и пулей выскочила наружу. Меня ждало еще четырнадцать денников и четырнадцать кобыл, о нраве которых я пока ничего не знала.
Ближе к концу работы неожиданно зашла бригадир — мощная суровая женщина, бой-баба. Она прошлась кавалерийским, стремительным и переваливающимся, шагом по проходу, заглядывая в денники, и обратилась ко мне резким командным голосом:
— Новая?.. Чище надо! И соломы не насыпай много — себе потом хуже сделаешь!.. Заканчивайте! Сейчас будем на пробу водить!
Развернулась и ушла, прежде чем я открыла рот.
— Что она сказала? — выйдя из столбняка, спросила я у конюха. — Что за пробы?
— Кобыл к жеребцам водить, — коротко объяснил он. — Ты своих, я своих…
— Как? — только и смогла выдавить я. — Я никогда не…
Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда — так посмотрел на меня конюх. В его глазах мой престиж упал ниже некуда, и подняться шансов не было. Но потом он, видимо, вспомнил, что я работаю первый день, и принялся объяснять:
— По одной выводишь кобыл на пробу, там передаешь конюхам, после отводишь назад и берешь новую. И все… Умеешь недоуздок одевать?
Мне не надо было качать головой — все было видно по глазам. Отложив дела, конюх повел меня в подсобку.
На стене на крюках висели недоуздки — похожие на обычные уздечки, но имеющие лишь два ремня, затылочный и подбородный, соединенные с кольцом, одеваемым на храп, и с длинным поводом.
— Расправляешь вот так, чтобы недоуздок был в левой руке и ремень был расправлен, — начал поучать меня конюх. — Вот этот, длинный, должен быть свободен. Подходишь к лошади слева, подносишь недоуздок к морде, обхватывая ее за затылок… Если она держит голову высоко, пригнешь, — коротко уточнил он, поймав мой недоуменный взгляд, — подцепляешь длинный ремень, перекидываешь через затылок и закрепляешь. — Он ткнул в самую обычную застежку. — Снимаешь в обратном порядке… Ну, поняла? Пошли!
Все-таки он оказался на удивление хорошим человеком! Когда пришла пора выводить кобыл на пробу — мы припозднились из-за меня, — зашел со мною в денник и внимательно смотрел, правильно ли я расправляю и надеваю недоуздок. А потом придержал дверь открытой, пока я осторожно выводила кобылу.
— Не тяни лошадь, пусть она сама идет. Не загораживай ей дорогу, но и не зевай! — напутствовал он меня. — И, главное, следи, чтобы следом не выскочил жеребенок!
Напутствие своевременное и как нельзя более подходящее, ибо я вначале недоумевала, почему малышу нельзя отправиться с матерью. Некоторые кобылы явно возмущались, если я оставляла их детей одних, да и сами жеребята ни за что не желали разлучаться с матерями. Они норовили проскользнуть между мной и кобылой или пройти следом. Приходилось останавливаться в коридоре и, одной рукой удерживая лошадь, которая начинала нервничать из-за лишней суеты, пытаться отпихнуть любопытный нос малыша назад, чтоб его не прищемило дверью. Редко какой жеребенок спокойно смотрел на предстоящую разлуку, даже если она длилась всего три-четыре минуты от силы.