Словно черная молния вспыхнула у меня перед глазами. Не помню, как я выскочила наружу и налегла всем телом на дверь, трясущимися руками нашаривая задвижку. Вздумай Богиня продолжить преследование, она бы просто распахнула двери и вырвалась. Но, на мое счастье, дверь представляла для лошади непреодолимую преграду, и ей оставалось только грозно сверкать на меня глазами. Нет, ей подходящее имя не просто Богиня, а Эриния! Или Фурия!
С того дня я начала бояться лошадей. Нет, конечно, не всех, но именно черных кобыл с жеребятами. Пока чистили и кормили, мне еще удавалось эти четыре дня избегать тесного общения с Богиней, но в последний день ей предстояло впервые после выжеребки пройти к пробнику. И именно мне выпало на долю вести ее.
Жеребенок, разумеется, во что бы то ни стало решил отправиться с матерью. Это читалось в каждом его движении, в выражении глаз, так сказать. Богиня придерживалась того же мнения и, пока я надевала недоуздок, выворачивала шею, оглядываясь на малыша: «Ты готов? Сейчас идем!»
— Ну-ну, тихо! — осторожно уговаривала ее я, в душе молясь только об одном: чтобы она не дернула мордой в неподходящий момент. Тогда слетит недоуздок и придется начинать все с начала. — Прими!
Это слово одинаково действовало на лошадей как в книгах, так и в реальной жизни. Богиня словно приняла пароль и успокоилась, последовав за мною в открытую дверь.
Любая лошадь рада возможности поразмяться. Весьма немногие кобылы выходят неохотно, а возвращаются в тесный душный денник галопом. Богиня же явно застоялась, а может, причина была в другом, но только она вылетела в коридор пулей, а поскольку я старалась не отставать, то выволокла и меня, попутно зажав в дверях.
Только одна мысль — успеть закрыть двери перед носом жеребенка — удержала меня на ногах. Едва Богиня, сделав прыжок, оказалась на свободе, я круто развернулась и, не обращая внимания на то, как ведет себя лошадь, налегла на створку, накидывая на крюк задвижку.
Жеребенок понял, что его одурачили, только ткнувшись носом в решетку. Он обиженно заржал, трепеща ноздрями: «А как же я?» — и Богиня словно очнулась. От мысли, что ее нарочно разлучили с малышом, она разъярилась и рванулась прочь.
— А ну, стой! — тут уже разозлилась я и дернула за повод.
С лошадьми так не поступают, но с Богиней этот прием сработал, хотя и ненадолго. Все еще кипя от гнева и возмущения, она поволокла меня по коридору на улицу, с каждым шагом увеличивая скорость.
Мы вылетели на двор бегом. На нас сразу же закричали конюхи — Богиня, попав на яркий свет, не спешила останавливаться и только прибавила ходу. Скользя по асфальту, я отчаянно натянула повод, и она резко затормозила, вскидывая голову и порываясь взмыть на дыбы.
— Держи ее! Держи, безрукая! Вырвется! — кричала мне бригадирша.
Уже не первый раз мне доставалось от этой огромной женщины — то сенную дачку накладываю слишком маленькую, то не чисто в денниках, то не умею правильно одеть недоуздок или слишком долго копаюсь с исполнением простой работы. Я работала уже девятый день и еще ни разу не слышала из ее уст и слова хвалы, а сказать ей, что она умеет работать с людьми лишь немногим хуже, чем слон — петь, у меня не хватало сил. Я боялась ее гораздо больше, чем всех остальных людей, вместе взятых, и, едва заслышав ее голос, изо всех сил рванула на себя повод, поворачиваясь вокруг своей оси, чтобы дать Богине выплеснуть энергию в движении.
Кобыла описала вокруг меня почти три полных круга, и я крутилась вместе с нею, попутно выслушивая от бригадирши все, что она обо мне думает. Наконец, продолжая вальсировать с лошадью, я смогла кое-как подвести ее к коновязи. Жеребец-пробник уже рвался из рук конюхов, танцуя на задних ногах, и его темно-розовое мужское достоинство ясно показывало, что он возбужден сверх меры.
Привязав Богиню, я отскочила в сторону со всей возможной прытью, и тут со строптивицей произошла чудесная перемена. Едва почуяв рядом жеребца, она присмирела, прогнулась, словно кошка, подняла хвост и призывно даже не заржала — застонала сквозь стиснутые зубы. «Ну, иди же ко мне, милый!» — только так можно было истолковать ее поведение.
Жеребец не заставил себя просить — волоча на себе людей, как пушинки, он подлетел к млеющей в предчувствии ласки кобыле и взмыл на задние ноги, спеша исполнить свой мужской долг…
Не тут-то было! Конюхи, оказывается, не теряли бдительности и трепещущего от страсти пробника силой уволокли прочь. Как он не разметал людей в ярости, трудно представить.