В первый день мы нашли табун почти сразу, как выбрались из оврага. Одни кобылы неспешно бродили на лугу, пощипывая траву, другие спокойно стояли или ждали, пока их малыш насосется молока или проснется. Жеребята крутились поблизости. Почти никто из них не умел есть твердую пищу, и они проводили время в играх.
Лена лежала в траве, пожевывая травинку и лениво наблюдая за табуном. Рядом с нею паслась высоконогая светло-рыжая оседланная лошадь. Второго пастуха нигде не было видно. Заметив нас, Лена поднялась.
— Привет! — сказала она.
— Привет, — откликнулись мы. — Мы в гости!
— А я думала — купаться.
Совсем рядом — стоило пройти чуть-чуть вдоль стены надовражных зарослей — был высокий крутой берег речки Безымянки с хорошим пляжиком. Местная ребятня сутками не вылезала из прозрачной воды, благо дно там было отличное — ровное, песчаное. Лена как-то упомянула, что в жару, когда табун сгоняют к навесам, куда в полдень привозят комбикорм, она уже начала ходить на пляж.
— Нет, мы к пони, — объяснила Альбина. — Там за рекой конюшни пони. Я провожаю Галю.
Увидеть как можно больше было моим всегдашним желанием. Узнав, что в Прилепах есть и пони и что Альбина успела уже познакомиться с ухаживающим за ними конюхом, я загорелась идеей увидеть их своими глазами и, выбрав погожий день, подговорила Альбину на поход.
— А… — Лена, казалось, была немного разочарована. — Ну идите.
Мы, впрочем, не торопились. В лошадях была какая-то магия. Хотелось смотреть и смотреть на них, не отводя глаз. Вот жеребенок осторожно чешется — расставил пошире ноги и тянется задним копытом к лопоухой голове. Тянется осторожно, словно боится упасть. А дотянувшись, делает несколько резких взмахов и, чуть качнувшись, скоренько встает на все четыре ноги. Встряхивает головой, будто поправляет что-то, и как ни в чем не бывало бредет к матери, чтобы пристроиться у нее под брюхом, спасаясь от жары. Вот другая мать застыла как изваяние над спящим малышом, а тот растянулся на траве, разбросав ноги и короткий, похожий на мочалку, хвостик. Неожиданно он встряхивает головой и резко садится, как собака.
Оседланная кобыла неспешно ходила вокруг плавными широкими шагами. В ее облике мне почудилось что-то знакомое, словно я когда-то уже видела ее.
— Твоя? — спросила я Лену.
— Да, — ответила она.
— Верховая или… — Я не знала, какие тут есть породы кроме русских рысаков и тяжеловозов.
— Ее зовут Мальва. Она помесь чистокровной верховой и арабской породы, — задумчиво, словно вспоминая что-то очень важное, ответила Лена.
— Тут есть арабский жеребец, — добавила Альбина. — Это его дочь. Он иногда гуляет в леваде за конюшнями… Только он уже старый.
Араба-то я видела мельком в тот день, когда произошел случай с Капелью. Светло-серый, в полутьме казавшийся почти белым, невысокий жеребец с потерянным видом стоял в тесном деннике и смотрел куда-то в пространство остановившимся взглядом. Он действительно не производил впечатления прекрасной и гордой арабской лошади то ли из-за возраста, то ли оттого, что вынужден стоять, когда хочется бегать. Когда я вела Капель, он волновался вместе со всеми, но успокоился первым. Старик был единственным жеребцом на заводе, к которому я до конца работы относилась с жалостью. Дочь же совершенно не походила на своего отца — разве что плавностью и фацией движений, присущей большинству арабских лошадей. Искоса поглядывая на нее, узкотелую, изящную и легкую по сравнению с бродящими тут матками, я поймала себя на мысли, как, должно быть, приятно сесть на нее верхом.
Я набралась смелости и спросила Лену:
— Слушай, а можно мне на лошади прокатиться?
Да, скажу честно! До того дня я ни разу не ездила верхом. Лена, заядлая лошадница, считала это самым крупным моим недостатком, впрочем, не она одна. Я сама часто ловила себя на мысли, что с лошадьми не может работать тот, кто не умеет ездить верхом. Мне все время казалось, что, стоит мне сесть на лошадь, как она сбросит меня, к радости окружающих, и поэтому я нарочно выбрала время, когда поблизости не было ни одного постороннего.
Но Лена не удивилась и не развеселилась.
— Давай. — Она подошла к пасущейся лошади и поправила узду, от которой освободила ее перед тем, как пустить на траву. — Иди сюда!
Я прекрасно знала, что на лошадь надо садиться только с одного бока — слева. Кстати, к корове удобнее подходить с той же стороны. Но мы на практике не слишком-то придерживались последнего правила, и я уверенно подошла к кобыле, забрасывая повод на луку седла.