За луговиной снова оказалась речка, более напоминающая просто запущенный канал или очень широкий ручей. С крутыми берегами, бурно заросшими кустарником, узенькая, она почти не видна была из окружавшей ее зелени. Два берега соединялись меж собой переброшенной над водой трубой шириной около метра. Дабы люди, не умеющие держать равновесие на ее выпуклых боках, не свалились в воду, рядом были поставлены перильца, но в целом все это очень напоминало кадры из приключенческих фильмов про джунгли — не хватало только высовывающихся из реки голодных крокодилов или бегущих по следу дикарей. Перила шатались при каждом шаге так, что страшно было за них хвататься — еще, чего доброго, поломаешь.
Оказавшись наконец на противоположном берегу, мы попали в царство пони. Покрытый густым разнотравьем склон плавно вел к деревушке из десятка домов, утопающих в зелени. По словам Альбины, здесь жили в основном те, кто ухаживал за пони, ибо ежедневно совершать такие пешие походы на работу и обратно не всякий сможет.
Самих конюшен мы так и не увидели, но прямо перед нами раскинулись загоны — просторные квадраты луга, отделенные друг от друга проволочными заграждениями. Рядом с нами их было три, но и вдалеке глаз замечал такие же ряды ограды. Поднявшись на склон к самым зарослям и пройдя всего шагов сто, мы увидели пони.
Небольшой табунок, голов десять — двенадцать, пасся в одном из загонов. Здесь были матки, стригуны, два совсем маленьких, этого года рождения, жеребенка и жеребец-производитель. Я сразу выделила самую старую кобылу — она не щипала траву, а, стоя чуть в отдалении, поглядывала по сторонам.
Именно она первая нас углядела и упреждающе фыркнула. Табун вмиг оставил дела, и пони уставились на нас. Гости им явно были в диковинку.
Поблизости не было никого, кто мог бы остановить нас, — ни пастухов, ни конюхов, ни тем более местных жителей, и мы с Альбиной, не долго думая, перелезли через заграждение и оказались в загоне.
Пони тут же затопали нам навстречу. И не успели мы опомниться, как оказались в окружении. В нас тыкались теплые носы, поблескивали из-под челок внимательные глаза, и слышалось вопросительное сопение. Казалось, лошадки мягко и ненавязчиво, как звери в зоопарке, выпрашивают у нас угощение.
Памятуя о моей единственной встрече с жеребцом-пони во ВНИИКе, я старалась держаться от косячника подальше — вдруг ему придет в голову, что я подбираюсь к жеребятам? Пони хоть и с трудом доставали мне до пояса, все же не производили впечатления хрупких существ — эдакие бочонки на ножках, заросшие лохматой нечесаной гривой. Наверняка и сила удара их маленьких копытец тоже не соответствует обманчивому внешнему виду.
Но, как оказалось практически сразу, свирепость косячного жеребца, грудью встающего на защиту своего гарема и своих детей, была сильно преувеличена. В кармане у меня был хлеб — зная, что иду к лошадям, я не смогла не захватить с собой подношение. Лошадки учуяли его сразу и принялись тыкаться носами мне в руки и нахально лезть в карманы. Жеребец здесь оказался первым. Он без зазрения совести растолкал кобылок и встал передо мной с видом победителя, явившегося за законной наградой.
— Ну ладно, на! — Я отломила кусок и протянула ему.
Напрочь разрушая все стереотипы о том, что к жеребцам лучше не приближаться, он мягкими шелковыми губами взял лакомство и потянулся за вторым куском.
Конечно, я не могла ему отказать — жеребчик заглядывал мне в глаза с лукавством Конька-Горбунка.
— Сними нас, Альбина, — позвала я подругу, которая держалась в стороне.
К тому времени, как хлеб кончился, мы с жеребцом стали настоящими друзьями. Он разве что не позволял мне сесть на себя верхом, правда, я и сама бы не решилась на подобную фамильярность. Но трепать себя за уши, гладить и обнимать он позволял сколько угодно. Кобылы же, словно обидевшись на то, что хлеба им практически не досталось, отошли и снова начали пастись, лишь изредка поднимая головы.
— Ну что, пошли? — наконец окликнула меня Альбина. — Уже полпятого, а в шесть тебе на работу.