Наконец измученная корова смирилась и только вздрагивала всем телом, дрожа и по-прежнему хрипло мыча. Я подошла к доярке, которая следила за ней, как коршун.
— А что с ней? — прямо спросила я.
— На практику? — Доярка смерила меня косым взглядом. — Она первотелка, сегодня ночью отелилась и доится первый раз. Поначалу они все так — приходится привязывать. Но потом привыкают.
Я вспомнила несколько коров в дойном стаде, с которыми уже приходилось столкнуться, — как они шарахались, стоило прикоснуться к вымени, как упрямо сбивали аппараты и долго не давали надеть их снова. Теперь мне стала ясна причина их поведения.
В маленьком вымени этой первотелки не могло быть много молока. Пока мы разговаривали, она отдала все. Доярка сняла стаканы, и скотник отвязал молодую коровку. Она шарахнулась от людей с ужасом и несколько раз ударила ногой, вымещая досаду за то, что с нею так обошлись.
Я внимательно посмотрела на нее. Впоследствии я несколько раз наблюдала за дойкой первотелок, но так и не смогла отделаться от мысли, что над ними издеваются. И по сей день мне немного жаль их.
Потом начали поить телят. Младших — этой ночью родились сразу трое — мне не доверили, зато остальные оказались в полном моем распоряжении. Телятница только показала, сколько молока положено наливать каждому теленку, и ушла.
Дело оказалось и проще, и сложнее, чем я думала. Вроде бы чего мудрить — наливаешь полведра молока, благо бидоны стоят тут же, несешь его к очередной клетке и даешь теленку. Малыши, просидевшие здесь несколько дней, привыкают к ведру и сами спешат сделать остальное — ты только придерживай ведро, чтоб теленок его от полноты чувств не наподдал лбом и не опрокинул на тебя. Но на деле не тут-то было!
Во-первых, телята оказались все одинаковые — на мой неискушенный взгляд. Конечно, можно было отличить их — у одного морда вся черная, у другого белая, у третьего во лбу звездочка. Но для этого нужно время, чтоб присмотреться и запомнить, а когда пять или шесть носов одновременно устремляются в ведро, поди разберись. Кроме того, телятница успела часть напоить и не удосужилась сообщить мне, кто именно сыт. Впрочем, мне стоило подойти с ведром к клетке, чтобы понять: узнать сие невозможно. Пил молоко теленок или нет — он все равно кидался ко мне.
Вторая сложность заключалась в том, что телята, разумеется, не имели понятия об очередности. У них пил тот, кто успевал отпихнуть остальных и первым добраться до молока. И не важно, что он только что расправился со своей порцией. Приходилось одной рукой держать ведро, а другой оттаскивать телят, расчищая дорогу тому, кто, по вашему мнению, должен сейчас завтракать. Тот, кто считает это легким делом, пусть сам попробует справиться с четырьмя телятами, каждый из которых весит добрых тридцать — сорок килограммов и не знаком с хорошими манерами. Кормление сразу начало напоминать работу укротителя с дикими зверями. Первое же ведро, которое я пыталась отстоять таким образом, оказалось выбито у меня из рук, и все молоко выплеснулось. Оно было на подстилке, на телятах, на мне — где угодно, только не в их желудках. Пришлось срочно бежать за вторым, а малыши в ожидании следующего раунда вольной борьбы принялись облизывать и сосать друг друга.
Мне удалось споить им уже два ведра, пока не вернулась телятница, ходившая в карантинное отделение, к новорожденным, и не положила конец моей беготне. К тому времени я была мокрая с головы до ног и успела поссориться со всеми телятами сразу. Оказалось, что заходить в клетку вовсе не обязательно — достаточно приставить ведро снаружи к прутьям. Щели между ними достаточно широкие, чтобы теленок высунул нос, но слишком узкие для того, чтобы это одновременно сделали двое.
Закончив наконец процедуру кормления, телятница показала мне, куда убрать ведра, и спросила:
— Ну что, идешь домой?
Все наши, кто работал на ферме, уже должны были закончить дойку и вернуться в общежитие. Я вскочила до завтрака, в четыре утра, сейчас было почти девять, хотелось есть и спать, но вместо этого я храбро ответила: