Когда, где-то в середине беременности, она позвонила брату, чтобы узнать, как дела, Тедди сказал правду: его уволили из-за обвинения в домогательствах, предъявленного научной сотрудницей, которая, как он клялся, сама строила ему глазки. По словам Тедди, никто не хотел ни работать с ним, ни хоть как-то поддерживать его. И что еще хуже, он уже спустил сто тысяч долларов, полученных от Гвен, на закупку сырья и материалов через сомнительные каналы, но теперь не может использовать свои запасы и вряд ли сможет вернуть ей деньги.
Всего через несколько недель отличился Кристофер. Гвен невинно вошла в кабинет мужа, чтобы спросить о записи на занятие по подготовке к родам, но он вскочил со своего места так, будто Гвен ткнула его раскаленным железным прутом, и быстро что-то выключил на компьютере.
Гвен была согласна даже на порно, даже на самое непристойное: юные чирлидерши обслуживают старых пердунов или какой-нибудь непонятный фетиш вроде фурри, но когда она открыла историю браузера, которую муж не успел стереть, то обнаружила, что Кристофер играет в онлайн-покер и уже спустил целую кучу их общих денег. С возрастом он все сильнее напоминал ей покойного отца.
— Больше никаких азартных игр, — строго сказала она, Кристофер божился, рыдал, валялся в ногах. Но внутри него скрывалась сила саморазрушения, и лишь вопрос времени, когда она найдет иной выход.
В течение нескольких недель Гвен чувствовала безысходность. По ночам она снова и снова вспоминала о доме в Коннектикуте, убаюкивая себя. Вместо того чтобы считать овец, она считала оконные проемы в скате крыши и цветущие магнолии на заднем дворе. Она видела дом во сне, это были такие сны, от которых не хочется пробуждаться по утрам. Если бы она только могла снова оказаться там, вернуть то, что потеряла за годы, прошедшие после смерти родителей, то, что не сумела обрести в особняке, который Кристофер испачкал своей золотой ложью. Гвен могла бы подарить дочерям такое детство, какое было у нее.
Однажды, на восьмом месяце беременности Рейганой, она оставила Роузи в детском саду, а сама, повинуясь какому-то порыву, купила билет до Уэстпорта, вызвала такси со станции и упрямо доковыляла до дверей их бывшего дома. Сердце заходилось в груди, пока Гвен ждала, ответит ли кто-то на стук. Все вокруг выглядело так же, как во снах, а может быть, даже красивее. Цветы в саду распускались и радостно тянулись навстречу весеннему ветерку. В воздухе пахло соленым океаном. Дверь открыл невысокий пожилой мужчина. Он хмуро смотрел на Гвен из-за приспущенных на носу очков, держа в руке незаконченный кроссворд судоку.
— Я здесь выросла, — объяснила Гвен. — Хотела спросить, не продадите ли вы мне дом.
Она очаровала его детскими воспоминаниями и своим огромным животом. Тем более он все равно подумывал о возвращении во Флориду. Цена, которую назвал новый хозяин, не была непомерной. Всего на миллион больше того, что Гвен получит при разводе с Кристофером, когда они продадут особняк, если расчеты верны. (Идиотизм с ее стороны — не заключать брачный договор и указать имя Кристофера в документах на дом рядом со своим, но когда они поженились, Гвен долгое время пребывала в розовых очках. Кристофер уже и без того столько вытянул у нее, но когда она попытается освободиться от него, он в итоге получит еще больше.) Она сказала мужчине, что свяжется с ним, и принялась думать.
Ответ пришел к ней не где-то, а в родильной палате, когда Рейгана прокладывала дорогу в мир. Пока Гвен стискивала зубы от боли, она думала о бессонных ночах, которые у нее были с Роузи, и тех, что снова предстоит пережить, о других измученных молодых матерях, с которыми познакомилась в детском музыкальном классе и прогулочной группе Роузи. Как и Гвен, они с трудом дотягивали до вечера. Оказалось, есть огромное количество женщин, которые одновременно испытывают любовь к своим отпрыскам и совершенно не справляются со всеми навалившимися заботами и бытом. Каждая из них переживала момент радикальных личностных изменений, они перестали быть звездами своей жизни, и их накрыло неведомое доселе беспокойство. Они понимали, что должны принять свою трансформацию безропотно, как положено «хорошим» матерям, сохраняя при этом отличную фигуру и продолжая ухаживать за собой так, как привыкли. Почти всех это немножко сводило с ума, а кого-то и действительно сводило. Время от времени кто-то из них совершенно не справлялся. Такие мамы сдавались, чем пугали всех до смерти. (Потому что их провал касался и всего остального в их жизни! Детей таких мам тоже изгоняли из рая, лишая доступа к тому, что они получили при рождении.) А что, если дать этим измученным женщинам крошечный толчок, подарить им немного спокойствия и выносливости, которые им так нужны?