Клянусь, отсюда я слышу, как Ричард задыхается от страха. Даже у меня по позвоночнику бегут мурашки, а ведь Доусон противостоит не мне. Хотел бы я быть там, когда он уволил Лэндона. Уверен, он устроил грандиозное представление.
— Мои адвокаты не потерпят такой тактики запугивания, — заявляет Ричард, его голос дрожит.
— Позвони своему юристу. Обязательно передай ему привет от Доусона Тейта. Мне не терпится заставить кого-нибудь плакать сегодня.
Он ухмыляется, доставая свой телефон.
— Что ты делаешь? — спрашивает Ричард, в голосе которого звучит паника.
Доусон пожимает плечами.
— Я подумал, что моему другу из ФБР будет интересно узнать о твоих внеклассных занятиях. Не хочешь рассказать ему сам? — Он протягивает телефон.
— Подожди минутку, — говорит Ричард, краснея. — В этом нет необходимости. Я уверен, что мы сможем все обсудить.
— Ну вот, теперь мы что-то придумали, — говорит Доусон, в его голосе звучит сарказм. — Я позволю Харрисону оказать мне честь.
Он наклоняется вперед, чтобы поправить галстук Ричарда и потуже затянуть его на шее, после чего возвращается на свое место.
Харрисон протягивает Ричарду через стол увесистую стопку бумаг.
— Я сокращаю свое предложение для «Таунстед Интернэшнл» вдвое, — говорит он без малейшего намека на сочувствие. — Учитывая причиненный тобой ущерб, это справедливая сделка.
— Это возмутительно, — возмущается Ричард. — Я ни за что не продам его тебе за такую цену.
— Значит ли это, что Доусон должен позвонить своему другу?
Харрисон указывает на Доусона, который с молчаливым вызовом кладет телефон на стол.
— Это вымогательство, — шипит Ричард.
Удивительно, как легко он может плохо обращаться с другими, даже красть у собственной семьи, но когда ему приходится отвечать за свои действия, он не желает сталкиваться с последствиями.
— Предложение Харрисона лучше тюрьмы, не так ли? — Доусон прерывает его. — Поверь мне, я там был. Все не так, как о ней говорят.
Не знаю, говорит ли он правду, но это только усиливает его фактор запугивания. Удивляет, что они с Харрисоном друзья. Я не могу представить, как они отрываются в баре и обмениваются шутками за кружкой пива. Мне интересно, умеет ли Доусон улыбаться.
Ричард поднимается со своего места и указывает на Эверли.
— Это все твоя вина. Если бы ты держала свои чувства подальше от своего брака, ничего бы этого не случилось.
Он потерял всякую логику, сосредоточившись лишь на том, чтобы причинить как можно больше вреда по пути к выходу.
О, черт возьми, нет.
Когда поднимаюсь со стула, Эверли ловит меня за руку.
— Я справлюсь, — говорит она, ее голос ровный.
Я киваю, садясь обратно в кресло.
Она встает, кладет руки на стол для совещаний и смотрит в глаза своему отцу.
— Слушай внимательно, Ричард. Я скажу это только один раз. — Я впервые слышу, как она использует его имя. — Единственная причина, по которой тебя сейчас не тащат в наручниках, заключается в том, что я не позволю Лиаму, Августу или себе расплачиваться за твои ошибки. Мы сделали все, что ты просил, а ты действовал за нашими спинами. — Ее взгляд режет, пока она говорит. — Вот что произойдет. Ты поставишь свою подпись на пунктирной линии и уберешься отсюда. И если когда-нибудь свяжешься со мной или с кем-то еще, кто имеет для меня значение, Доусон сделает все, чтобы ты больше никогда не увидел свет.
Доусон сложил руки на груди, его губы изогнулись в тошнотворно-сладкой ухмылке.
— Ты не можешь так поступить со мной, я же твой отец, — с ложной бравадой произносит Ричард.
— Нет, ты просто трус, — возражает Эверли. — Отец защищает и поддерживает свою семью. Он не использует их для собственной финансовой выгоды. Ты давно потерял право называть себя моим отцом. Просто мне потребовалось время, чтобы смириться с этим.
Быстро моргаю, мое сердце разрывается от гордости, когда я наблюдаю, как моя решительная жена противостоит человеку, который плохо обращался с ней на протяжении многих лет.
Непреклонный огонь в ее глазах — свидетельство внутренней силы и решимости никогда больше не позволять ему запугивать ее.
Взгляд Ричарда метается между Лиамом и Августом, ища поддержки, которой нет.
— Ты собираешься сидеть здесь и позволять этому происходить после всего, что я для вас обоих сделал? — требует он, его голос повышается с каждым словом.
Лиам беззлобно усмехается.
— А что ты вообще для нас сделал? Перегрузил нас работой, при этом присвоив себе все заслуги, и пользовался нашей мамой с того самого дня, как вы поженились. Смирись, Ричард. Все кончено.