— Ты идеальна, солнышко. — Промурлыкал он, убирая с моего лица прядку волос. — Ты в порядке?
— Никогда не было лучше. — Заверяю я его с сытой улыбкой.
— Почему бы нам не принять душ, а потом я сделаю тебе массаж?
— Звучит неплохо. — Сонно говорю я.
Я благодарна Дилану за его заботливый характер и энтузиазм ухаживать за мной.
Осталось только убедить его, что это включает в себя еще один раунд в душе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я просыпаюсь от легкого аромата цитрусовых и розы.
Первые лучи солнца проникают в окно, сигнализируя о наступлении утра.
Мы с Марлоу запутались в путанице конечностей: она лежит на моей груди, ее ноги переплетены с моими, а голова покоится в ложбинке на моей шее.
Прошлой ночью мы дважды занимались сексом в душе. Позже я сделал ей массаж, как и обещал. После этого мы стали трахаться на кровати по-собачьи, ее волосы были крепко зажаты в моем кулаке, а голова откинута назад, чтобы смотреть мне в лицо, пока я входил в нее сзади. Она сводит меня с ума, когда я глубоко погружаюсь в ее идеальную киску.
Когда мы оба, наконец, рухнули от изнеможения, я притянул ее к себе, крепко обняв и заснул. Одна ночь с Марлоу оставила во мне жажду большего, что на меня не похоже.
После того как Мэдди ушла, я заблокировал эмоциональную сторону близости. Она разрушила мое доверие, и я отказался давать кому-либо еще такой рычаг влияния на меня.
В последние несколько лет секс сводился исключительно к акту. Он требовал отдачи удовольствия в обмен на его получение, и я относился к нему как к сделке. Все, кого я брал в постель, знали мои условия — никаких обязательств и никаких заблуждений по поводу обязательств. Не потому что мне были безразличны женщины, с которыми я встречался, а потому что я не хотел рисковать, чтобы мне причинили боль.
С Марлоу все по-другому. Нас связывает нечто большее, чем физическое влечение, и кажется, что нас притягивает друг к другу какая-то магнитная сила. Она принесла с собой возрожденное чувство надежды — эмоцию, которой давно не было в моей жизни.
Я отодвигаю в сторону надвигающуюся тревогу за наше будущее и сосредотачиваюсь на настоящем. В противном случае, я рискую поставить под угрозу нашу общую связь, прежде чем у нас появится реальный шанс исследовать ее.
Она шевелится рядом со мной, и когда ее глаза открываются, я встречаюсь с поразительным взглядом.
Я наклоняюсь, чтобы взять с тумбочки очки и надеть их, чтобы лучше видеть ее.
— Доброе утро, солнышко. — Говорю я, осыпая плечо Марлоу поцелуями.
— Доброе утро. — Отвечает она, ее голос хриплый от сна. — Который час? — Она смотрит на часы на тумбочке и видит, что сейчас 7:05 утра. — Тебе нужно идти?
— Нет, еще нет. Я гарантирую, что Лола еще спит, а когда она проснется, у нее будет полный дом людей, которые будут рады побаловать ее до моего возвращения.
Я крепче прижимаю Марлоу к груди.
Я хочу впитать каждую секунду, проведенную вместе, потому что неизвестно, когда у нас еще будет такое же позднее утро наедине.
— Если ты принесешь мне кофе перед уходом, то я буду счастлива. — Говорит Марлоу.
— Я не уйду, пока ты не выпьешь кофе, не позавтракаешь и не испытаешь еще хотя бы один оргазм. — Обещаю я.
— Мой герой.
Она ухмыляется, наклоняясь для поцелуя.
Марлоу улетает обратно в Аспен Гроув сегодня вечером, но я должен остаться в Нью-Йорке для дополнительных встреч завтра утром.
Я бросаю на нее нерешительный взгляд, и она нахмуривает брови.
— В чем дело?
Мне показалось необычным, что вчера вечером у нее не было ни одного члена семьи, который мог бы оказать ей поддержку. Если бы с кем-то из моих братьев и сестрой случилось подобное, вся моя семья была бы рядом, несмотря ни на что.
Когда Марлоу заболела, она пропустила мимо ушей мое замечание о том, что нужно позвать кого-то еще, чтобы позаботиться о ней, и теперь я задаюсь вопросом, почему так произошло.
— Мне интересно, почему твоя семья не была на твоей выставке вчера вечером? — Марлоу застывает в моих объятиях. — Прости, если мой вопрос перешел черту. — Отступаю я. — Ты не часто говоришь о них, и я полагаю, что это неспроста.
— Мои родители не плохие люди, если ты об этом думаешь. — Она легонько проводит пальцем по моей груди. — Я единственный ребенок. Они родили меня в сорок лет, а мои бабушка и дедушка умерли, когда я была еще ребенком. Мои мама и папа — профессора, и они не приняли мое решение не учиться в колледже. Они были потрясены, когда я сказала им, что хочу стать художницей. — В ее голосе звучит нотка грусти. — В раннем возрасте мне было трудно сосредоточиться в школе, и подготовка к экзаменам была сложной. Я не могла сосредоточиться более чем на несколько минут, и часто мне было трудно удержать материал, который я выучила, достаточно долго, чтобы вспомнить его во время теста. — Во время разговора она нервно заправляет за ухо прядь волос. — Живопись и путешествия стали моим спасением, и я отказалась ставить свое счастье в зависимость от ожиданий родителей или кого-либо еще.