Глава 4
Да и нет
Сегодня на пересечении улиц Металлостроя и Куйбышева произошло нападение на Ольгу П. двадцати восьми лет. Потерпевшая утверждает, что к ней подкрались сзади и надели на голову полиэтиленовый пакет, после чего несколько раз ударили тупым предметом и начали душить. Судя по направлению ударов, нападавший был невысокого роста…
– Кыш, кыш, чего уставились? – Физрук Святогор прикрыл собой телевизор и замахал журналом. – Кыш, я сказал!
Молочно-бледные, девицы высыпались из его каморки в зал и встали неровным кружком. Держались за руки, касались локтей и бедер, чтобы чувствовать свое – теплое, живое, не полиэтиленовое. Даже Женю не оттеснили, приняли, ввязали в хрупкий узор.
– Металлостроя и Куйбышева… рядом совсем, – выдохнула Алине в ухо овца Анютка.
– А я через это место в школу хожу, – поежилась Карина Дасаева.
– И я, и я, – зашептали вокруг.
– Да хватит вам! – прошипела Ермакова. – Нагнетают стоят! Кто сказал, что это он? Мало разве идиотов?
Алина покачала головой – не мало, конечно. Но в глазах Ольги П., отекшей, потерянной, бледной, пульсировал страх, и этот страх летел с экрана жгучими солеными брызгами. Так боятся не идиотов, нет. Это ужас перед тем, что выше твоего понимания, перед тем, что приходит из ниоткуда и властно, неизбежно утаскивает тебя в никуда.
Резкий свист порвал душную тишину, пролетел под потолком, разметал девчоночий круг.
– Па-строились! Па-живее! – Святогор изображал приподнятость. – Мужики, еще живее, ползете как улитки в гору! Равняйсь, смирно, напра-во! Бе-гом! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Молодцы!
И так теперь всегда – бежать, бежать, три-четыре, раз-два. Переставлять ноги, сглатывать комок, терпеть острую спицу в боку. Без отдыха, без остановки. Иначе – он, пакет из супермаркета, в котором уже ничто не имеет значения.
– Стой, раз-два! Переходим к упражнениям. Упражнение первое…
Ермакова, разминаясь, задела Алину локтем.
– Ой, прости!
– Да ничего.
– Если честно, я в полном ахтунге… а ты?
Алина потянулась к носкам кроссовок и буркнула куда-то в пол:
– Аналогично.
– И что делать? – Изящное приседание.
– Не знаю.
– Слышьте! – Мотая головой, к ним подобралась овца Анютка. – Кажись, у меня того… понос начинается.
Ермакова сморщила носик:
– Говорила тебе, не жри салат!
– Не-е-е, – проблеяла Анютка. – Это не салат. Я… боюсь.
– Мах ногой, раз-два! Мах другой, три-четыре!
Алина присела и сделала вид, что завязывает шнурок. Руки у нее ходили ходуном. Вот бы тоже больной живот – сбежать, спрятаться и не слушать этого всего.
– Маши, Седова, маши! И ты, Шишкина, маши, не останавливайся!
– Машу, машу, – просипела Анютка и задрала правую ногу.
– В Колумбии, – заговорили сверху Жениным голосом, – маньяков никто не боится. Потому что полиция опытная, и ловит их на раз-два!
– Раз-два, поворот, раз-два, поворот! Седова, совесть имей! Будешь филонить – двадцать отжиманий!
– Заткнись, блаженная! – вскинулась Ермакова. – Колумбия у нее. Тошно уже от тебя!
Тошно… Да, совсем тошно. Алина поднялась и крикнула:
– Святогор Юрьевич, мне плохо. Можно выйти?
– Да иди, иди, – сдался Святогор, – но двадцать отжиманий – должок!
Алина вцепилась в подоконник, давно не мытый и оттого волнистый, как речное дно. Задержала дыхание. Не хватать ртом воздух, не глотать, спокойнее, спокойнее. Так ее учил доктор – молодой, кареглазый, с девичьи круглой родинкой над верхней губой. Года два назад Алина была в него влюблена, а потом прочитала в интернете про какой-то там перенос. Вроде это правило такое – влюбляться в своих психотерапевтов. Алина подумала-подумала и разлюбила его, а через месяц доктор сказал, что больше ей не нужен. Как знал. Мама ужасно расстроилась тогда. Ходила к главному, требовала другого врача, кричала: «Они бросают девочку». А девочка радовалась нежданной свободе и ни о чем не жалела.
Школьный двор был пуст, ветер гонял по нему сухие листья. Тополя этой осенью ссыхались рано, еще зелеными, и дрожали полуголые, и грустно качали ветками. Алина прикрыла глаза. Не дышать глубоко, не сжимать пальцы, царапая ладони ногтями, не… Сквозь опущенные ресницы она увидела, что посреди двора стоит человек. Худой, длинноволосый, в толстом свитере и рыжих ботинках. Зяблик!
– Зяблик! – закричала Алина сквозь стекло.