Блейтон занервничал, у него забегали глазки. Он начал мучительно соображать, знает ли племянник сэра Роджера, кто подстраивал ему аварии на трассе. И станет ли хозяин города вести расследование. Он бросил взгляд на Райзена, и успокоился, увидев, с каким презрением и брезгливостью тот смотрит на Эдварда.
- Эдвард, вы подвергаете сомнению принципы существования этого города? - спросил Райзен надменно. - Может быть, вы хотите разрушить этот принципы?
- Ну что вы, мистер Райзен, - ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально. - Я лишь спросил. У меня в мыслях не было...
- Я вам напомню, молодой человек, - оборвал его ледяным тоном Райзен. - К чему привёл отказ от этих принципов в России. Эта страна до сих пор не может накормить свой народ! Почему вы спросите меня? Потому что во главу угла они поставили принцип самопожертвования и коллективизма. Злейших врагов свободного человека, безнравственные препятствия на пути прогрессу и процветанию. Альтруизм, коллективизм - система моральных ценностей, которая утверждает, что человек не имеет права существовать ради самого себя, что единственное оправдание его существования в том, чтобы служить другим людям, и что самопожертвование есть величайший моральный долг, ценность и благо. Это привело к диктатуре и уничтожению лучших людей страны. В России произошёл переворот, пришла к власти чернь. Которой не нужны талантливые и умные люди! Им нужны покорные, безынициативные, серая масса. Талантливых, неординарных людей они уничтожают. Во имя общественного блага, - закончил он свою обличительную речь, и взглянул торжествующе на оппонента.
- Мистер Райзен, если мерзавцы для поддержания диктатуры используют гуманные идеи, не значит, что эти идеи автоматически становятся плохими, - возразил Фрэнк спокойно. - Столовым ножом можно нарезать хлеба, и накормить своего гостя, а можно убить, вонзив этот нож в его спину. Все зависит не от ножа, а от того, кто держит его в руке.
- Вы, европейские интеллектуалы, так и не смогли понять американскую систему свободного рынка. И как все британцы в плену предрассудков, - изрёк с усмешкой Райзен, который, наконец, взял себя в руки и обрёл самообладание. - Если бы вы пожили в Америке, то поняли бы, что только эта страна даёт истинную свободу человеку и избавляет от ложных стремлений. У меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений.
- Мистер Райзен, вы уже забыли, что эта страна «разума, справедливости и свободы» выгнала и почти уничтожила коренное население? - проронил Фрэнк с улыбкой, прекрасно помня, что говорил ему Роджер об отношении главы города к индейцам. - А когда заполучила их землю, не смогла использовать из-за острой нехватки рабочей силы. Поэтому захватила и обратила в рабство семь миллионов самых сильных и здоровых мужчин из Африки. И хочу напомнить, что патриархальная Англия отменила рабство на полвека лет раньше, чем Америка, и билль о правах приняла на целое столетие раньше. И даже Россия отменила рабство на пару лет раньше Америки, - добавил Фрэнк. - Я ещё припоминаю, - добавил он, - Как США отняла у Мексики Техас, богатый нефтью, сбросила атомные бомбы на два маленьких, японских городка, не имеющих никакой стратегической ценности. А отменив рабство, вешает таблички в автобусах: «Только для белых».
Фрэнк заметил, как побледнел Роджер, но вошёл в такой раж, что не мог остановиться.
- Похвально, Эдвард, что вы с такой безрассудной смелостью отстаиваете эти взгляды, - проронил Райзен саркастически. - Жаль, только, что это не ваши мысли. Их вам внушила эта жалкая газетёнка «Городские новости», которая пытается завоевать себе место под солнцем. Но у неё это плохо получается. Потому что она творческий паразит. Выбор горожан все равно за теми газетами, которые ратуют за реальную свободу, и отстаивают главным принцип жизни человека - стремление к личному счастью, - закончил он.
- Да, только вот тиражи этих газет в десять раз меньше, чем у «Городских новостей», - улыбнулся Фрэнк.
Райзен бросил на него тяжёлый взгляд и медленно проговорил:
- Дискуссия получилась очень и очень занимательной.
Он бросил салфетку и вышел из-за стола.
Они ехали домой в гнетущей тишине, которую нарушало лишь мягкое урчание мотора, еле слышное в салоне.
- Простите, Роджер, я вас подставил, - решился, наконец, Фрэнк.
- При чем тут я? - глухо отозвался Роджер. - Вы безрассудно себя вели. Это не смелость. Глупость, - в голосе ощущалась усталость.