— Старуха эта — аферистка та еще. — Таня пытается вывести Симу из депрессии, но понимает, что получается плохо. — Как привезли ее, тут же помирать принялась, но у нас на этот случай своя бригада «Скорой» имеется, там симулянтов на раз выявляют. Ты же понимаешь, у нас специфика такая, многие пытаются изобразить смерть, а не смерть, так инфаркт или еще что-то такое. Ну, так наши доктора приехали, туда-сюда поглядели, послушали, давление измерили и говорят ей: открываем глаза, бабуля, все с вами в полном порядке, симуляция усугубляет ваше и без того непростое положение. А потом уж наши ребята объясняли старухе, что такое ее поведение подпадает под статью Уголовного кодекса и вина ее практически доказана, можно хоть завтра в суд. Ну, у нас умеют доходчиво объяснять, конечно, а старуха эта твоя — та еще штучка оказалась, угрожать принялась, прикинь! Сверни налево, это на Куйбышева, на Капустинском кладбище, туда ехать лучше через промзону.
Симе все равно, на Куйбышева или в другой галактике, потому что, когда она ведет машину, боль каким-то непостижимым образом немного отступает, словно не успела заскочить в салон и теперь бежит позади, злая, как стая волков, и предвкушает свое торжество, когда машина остановится.
— Вот, заезжай в ворота и поворачивай сразу направо, там кирпичное здание, а около него памятники будут. Ну, образцы. Давай, заезжай скорее. — Таня показывает на кованые ворота недалеко от кладбищенской стены. — Паркуйся здесь, и пойдем.
— Но я…
— Когда ты немного придешь в себя, то поймешь, что я была права.
Сима вздохнула и припарковала машину. Все равно домой идти не хочется, что ей делать в пустой квартире, которая со смертью Сэмми перестала быть домом? Может быть, Таня и права — могилку Сэмми могут случайно разорить, просто наступив на нее, а этого она даже представить не хочет.
В дверях они столкнулись с высоким смуглым мужчиной, одетым во все черное. Глубокие залысины придавали его лицу какое-то мрачное, даже зловещее выражение, но глаза оказались светлыми и неожиданно яркими. Что-то было в этом человеке, от чего у Симы мурашки по коже поползли, и она поспешно отскочила от двери, пропуская выходящего.
— Ишь, торопыга! — Таня покачала головой. — Ну, в трауре человек, конечно… Ромка!
Таня втолкнула Симу в большой прохладный зал, заставленный образцами готовой продукции. Здесь и каменные скамейки, и памятники, и мемориальные доски, и даже фигура ангела. Сима с опаской поглядывает на все это разнообразие, думая, что такая скамейка пригодилась бы ей у ворот, если они вдруг снова не откроются… Но теперь там был Сэмми, и у него в этом сне были два глаза, оба — поразительной красоты, как когда-то. И отчего-то лишь сейчас это вспомнилось.
— Чего орешь, тут я.
Из дальней комнаты вышел тощий невысокий парнишка, одетый в опрятный синий комбинезон. Он улыбнулся Тане и с интересом посмотрел на Симу, но она его интереса не заметила, потому что белая каменная скамейка интересует ее сейчас гораздо больше. Хорошая такая скамейка, очень к воротам подошла бы, но как ее туда затащить?
— У нас беда, Ромка.
— Да понял я. — Парень с сожалением посмотрел на Симу. — Фотография покойного есть? Что ставить будем — крест, памятник, ангела или просто камень?
— С ангелом будет, пожалуй, перебор… — Таня толкнула Симу в бок: — Фотку давай.
Сима вздохнула и вытащила сотовый. Конечно, здесь сотни фотографий Сэмми. И в последний год она их делала еще чаще, вот только больного Сэмми она не снимала, разве что накануне, когда он точил когти о ножку стола на кухне и выглядел почти совсем как раньше.
— Что?! — Парень округлил глаза. — Девки, вы совсем спятили?!
— Ничего не спятили! — Таня угрожающе нависла над приятелем. — Ты знаешь, какой это был кот? Ты можешь себе представить, что он для нее значил? Ты понятия не имеешь. Значит, так, Роман. Нам нужен камень такой, отполированный с одной стороны, и на нем портрет Сэмми, и годы жизни. И… что мы там напишем ему, Сима?
— Каждая буква стоит денег, не говоря уж о портрете, да и камень еще… — Парень просматривает фотографии. — Вот эта, пожалуй, подойдет… Красавец, конечно, просто красавец, жаль. Так вот, каждая буква… Эй, не реви, ты что!
Сима и рада бы не плакать, но боль, похоже, догнала ее и радостно вцепилась, наверстывая упущенное.
— Так вот…
— Да поняли уже, Гобсек несчастный, каждая буква. И каждый раз, когда ты будешь звонить мне и просить пробить того или иного клиента по нашей базе, тебе это тоже будет стоить денег.
Они яростно буравят друг друга глазами, и парень сдается:
— Ладно, есть у меня кусок камня, но он небольшой совсем, да и цвет такой… Короче, не знал я, куда его пристроить, так что сделаю. Что напишем в виде эпитафии? Реветь перестань, слышишь?