– Ты же понимаешь, что я все еще могу сбежать?– крепче вцепляясь в руку невесты, спросил он.– Я там, на улице заметил пожарную лестницу. Она как раз под тем окном, что напротив нас. Так, что держи меня крепче, иначе я могу не выдержать и смотаться.
Инна улыбнулась.
– Никуда ты не смотаешься. А смотаешься, так потом сам же и вернешься.
– Так я могу идти?– с надеждой глядя на нее спросил Вован, сжав ее руку так, что она поморщилась от боли.
– Ты мне руку сломаешь.– Инна выдернула свою ладонь.– Сам дойдешь, не маленький.
– Инна!
– Ну, что? Горе ты мое.
Вован смотрел на нее с совершенно несчастным выражением лица.
– Ты даже не представляешь как мне страшно!
– Это мне страшно.– ответила невеста.– Выходить замуж в моем возрасте, будучи беременной от детсадовца-переростка, вот это страшно. А ты можешь идти к своей пожарной лестнице.
Вован застыл.
– Ты? Правда?!– очень тихо спросил он.
– Да.
Жених подхватил ее на руки и закружил по залу.
– Я буду отцом!!!– заорал он так, что гости пришедшие с другими парами испуганно шарахнулись в стороны.
В ресторане было шумно и многолюдно. Гости пили, ели, веселились. Жених заботливо порхал над невестой как шмель над цветком, стараясь уберечь ее даже от дуновения ветерка. Закончилось это тем, что счастливая невеста взяла своего новоиспеченного мужа за ворот белоснежной накрахмаленной рубашки и нежно шепнула ему на ушко, что если он сейчас же не прекратит, то она завтра же подаст на развод.
Алина Николаевна с умилением смотрела на счастливую, красивую пару и время от времени промокала глаза огромным носовым платком. Новость, что она станет, наконец-то, бабушкой привела ее в неописуемый восторг, и она жалела только об одном, что Родион Петрович не дожил до этого счастливого дня. Посреди танцпола, тесно прижавшись, друг к другу, танцевали юные влюбленные Сеня и его девушка Дина. Время от времени Сеня целовал ее в конопатый нос, а иногда, когда думал, что никто на них не смотрит, в губы. Рядом с ними танцевали не влюбленные, но очень довольные и веселые Алеша и Лиза.
Вера сидела рядом с Филимоном на небольшом диванчике. Из открытого окна приятно обдувал ветерок. Филимону казалось, что он проглотил кол и теперь не может ни пошевелиться, ни вздохнуть. Зачем он только согласился прийти, идиот несчастный? Пытка длилась уже третий час. Сначала они сидели рядом за столом и Филимон, сжав зубы, наблюдал, как вьется вокруг Веры, друг и сотрудник Вована, Гришка Распутин, расточая ей комплименты, одаривая ее при этом восхищенными взглядами и чуть ли не предлагая руку и сердце. Вера в ответ на Гришкины ухаживания хохотала, а он лихо встряхивал черными кудрями и улыбался во все тридцать два зуба. Потом прыткий поклонник увлек ее танцевать танго, и они так зажгли, что все присутствующие пришли в полный восторг. А Филимон испытывал почти непреодолимое желание свернуть шею импульсивному любвеобильному Гришке. И от этого своего желания чувствовал себя еще большим идиотом. Потом Вера предложила Филимону перебраться поближе к окну, на этот чертов диванчик и сидела теперь совсем близко, почти касаясь его. Он ненавидит свадьбы. По крайней мере, свадьбы, где присутствует она. Филимон решил, что посидит еще час, уж час-то он как-нибудь выдержит, а потом сошлется на службу и сбежит отсюда к чертовой матери. Слава богу, что через две недели его отряд отправляют в Сирию. Там он будет себя чувствовать в куда большей безопасности. Потому, что там всего на всего война, а здесь она, женщина, не выносимая для него, причиняющая ему страшную боль.
Вера повернулась к нему и, улыбнувшись, сказала:
– Мне раньше казалось, что ты меня недолюбливаешь.
Филимон, в это время прикуривавший сигарету, сильно закашлялся от дыма, так, что на глаза навернулись слезы. Нет, просто смерти его хочет эта женщина. Причем не быстрой и легкой, а долгой и мучительной.
– Почему?– тупо спросил он. Не в силах придумать ничего более умного. После ее заявления способность мыслить окончательно покинула его.
– Мне казалось, что ты как-то сторонишься меня. Не знаю. Просто было такое ощущение. Я думала, что ты не одобряешь Сережкин выбор. Ведь бывает же такое, что нам кто-то не нравиться.
– Да нет, Вер. Я всегда считал, что Сереге очень повезло.– Собрав всю волю в кулак, сказал Филимон. Потому, что если бы он сказал, все, что у него на душе она бы очень удивилась и смутилась, наверное, и возможно даже сама стала бы к нему неприязненно относиться.