Вот и сейчас, поднявшись на свой этаж, он позвонил соседу и передал тому бутылку молока, булку ситного, три суповых пакета да пару банок рыбных консервов.
Леха покупки принял, тут же расплатился — был при деньгах, но дверь не затворил, а, напротив, открыв ее пошире, спросил:
— У тебя, Сергеич, телик пашет?
— Вроде да…
— Слушай, пусти посмотреть. У моего, понимаешь, кинескоп сдох, а сегодня ЦСКА с Динамо рубятся.
— Право, не знаю, — Борис Сергеевич футбол не переносил, к тому же чувствовал себя совершенно разбитым, а впереди маячила проверка контрольной у целой параллели. Однако, взглянув в страстные Лехины глаза, вздохнул. — Впрочем, приходите, буду рад.
— Вот и спасибочко! Так я через полчаса приковыляю…
За дарованный ему получасовый миг свободы, наш герой переоделся, разогрел недоеденный завтрак (колбаса жаренная с вермишелью), превратив его в доеденный ужин, а затем включил телевизор.
Местная станция спешила закончить передачу, перед включением ЦТ. Шли последние объявления. На экране возникла фотография мужчины средних лет и диктор сочувствующим голосом объявил, что разыскивается пропавший. Всех, кто знает о его местонахождении просят… ну и так далее.
Борис мельком взглянул на незнакомое лицо и поспешил в коридор на нетерпеливый звонок соседа…
… Прошло еще минут двадцать. В комнате перед телевизором Леха бурно переживал перипетии матча, а хозяин квартиры неподвижно сидел за кухонным столом, имея пере собой раскрытую ученическую тетрадь.
Ему не работалось.
И причина была отнюдь не в суете вокруг футбола. Борис не обращал никакого внимания на стук Лехиного костыля и молодецкие его выкрики — работа в школе научит и не такому — но был снедаем мыслью о пропавшем, чей лик совсем недавно смотрел на него с экрана. И даже не мыслью, а неким предположением, совершенно, кстати, беспочвенным, однако не дающим покоя. Наконец, решившись, он выбежал из квартиры, промчался лестничными маршами (благо, вниз) и заскочил в стоящую у подъезда будку таксофона.
Ему чертовски повезло — таксофон работал.
Наш герой набрал служебный номер своего бывшего ученика, ныне занимавшего ответственный пост в милиции и после коротких расспросов, узнал, что разыскиваемый — таки да! — работник печально известного комбината за неделю до исчезновения вернулся из дома отдыха "Раздольное".
Вот оно!
Борис Сергеевич Одихмантьев медленно поднимался по лестнице, не замечая ни оплеванных, заваленных мусором ступеней, ни смрада кошачьей мочи. Рука его скользила по истерзанной перочинными ножами деревянной плоти перил, чего раньше, в силу врожденной брезгливости, он себе никогда не позволял, а в ушах, да чего там в ушах — в душе! — звучала бессмертная музыкальная тема из "Волшебной скрипки", ставшая народной, благодаря телесериалу о Ш. Холмсе.
Наш горой ощущал в эти минуты сладкое и щемящее прикосновение к ТАЙНЕ…
А в квартире бушевал футбол и Леха. Два ноль в пользу Динамо и "эти сукины дети снова атакуют (прошу обратить внимание всех фанатов славной армейской команды — цитата взята из Лехи. Автор в футбольных делах индифферентен) А судья-то, судья! Козел он, а не судья!" — конец цитаты.
Думая о своем, наш герой лишь кивал в ответ на гневную филиппику соседа и лишь однажды, когда тот загнул нечто совершенно многоэтажное, поморщился точно от зубной боли и тихо посетовал:
— Ну, что ж это вы, Алексей Аристархович… Как же это… Ведь интеллигентный человек… Музыкант, — и, повернувшись, скрылся в кухню. А там, за шиворот удерживая себя над контрольными по геометрии, не слышал, как внезапно смолк телевизор, оборвав трансляцию на полуслове, как проковылял к выходу сосед, не слышал, как тот вернулся и потому вздрогнул от неожиданности, когда пятерня длинных, с обломанными грязными ногтями пальцев легла на раскрытую тетрадь.