Напротив, во времена мифологического бытия в мире, триллеры и романы времяпрепровождения были бы невозможны, ибо тогда каждое настоящее завершалось в своем собственном времени, оно отпускалось к прохождению с самого начала. Теперь же arche и telos намечают границы (начальную и конечную точки) на противоположных концах событийной траектории. Первоначально они были не точками, а возобновляющимся началом, возобновляющимся окончанием, и потому могут быть представлены как две нити настоящего, две зеркально подобные неразрывно-связанные нити, как те, что образуют двойную спираль ДНК. Начинать — это значило быть в процессе завершения, и именно устремляясь к концу достигать реализации и завершения. А "прекратить начинаться" означало быть навсегда-закончившимся, мертвым, прошедшим. Отпускание к завершению было равносильно несдерживаемому саморасходу части явлений, их форсированной саморастрате и, тем самым, приводило к онтологической щедрости. Заключение не резервировалось и не утаивалось, словно бы для взрывного выброса "на последних страницах романа". Направленный и отпущенный к своей финальной цели (телосу или архетипическому образу), каждый момент был онтологически и логически (не обязательно онтически) исполняющимся с самого начала и на протяжении всей своей длительности. Никакого времяпрепровождения. Никакого затаенного обличительства. И, по контрасту, никаких примет онтологической скупости.[22]
Моя парадигма для конституирования времени в архаической ситуации — это бега на беговой дорожке (stadion) ранних Олимпийских игр. Такие игры, и в особенности бега, вероятно происходят из культа мертвых и из похоронных обрядов героев (вроде похорон Патрокла, описанных в "Илиаде")[23]. Устремляясь к цели и к финишу, бегун зримо доносит до каждого theoros'а[24] значение или смысл времени и жизни. Он бежал к завершению забега и к своему истощению, символически — к смерти. Связь между бегами и смертью во многом подтверждается позднейшей терминологией греческих врачей. Они называли последнюю стадию смертельного недуга to stadion — "бег к финишу". Но финиш не означал просто "вот и все". Он означал также исполнение. Ибо для бегуна финиш не достигался просто в забеге и из забега. Он прибывал к своей цели на вершину алтаря бога (Зевса), находящуюся в конце беговой дорожки. Там он должен был завершить жертвоприношение, начатое до забега, поднеся огонь к политым кровью дровам (алтарь и состоял из смеси жертвенного пепла с землей), чтобы сжечь приготовленные части приносимого в жертву быка. Пламя, пожиравшее куски жертвенного животного, подтверждало, по сути дела праздновало одновременно и смерть, и исполнение жизни. И, как утверждают Корнфорд и другие, культовые бега заканчивались священной свадьбой, божественным перевоплощением, в котором бегун достигал окончательной цели (telete), а присутствующие переживали свою сопричастность.
Это та точка, с которой мы можем попутно указать на некий проем, открываемый вышеприведенными размышлениями в философии Жака Дерриды. Когда мы слышим, что Деррида характеризует свои собственные усилия как "продленное промедление", когда подумаем о месте, которое он приписывает письму (ecriture) и differance, отсрочке, когда мы поразмыслим также о клаустрофобическом[25] чтении Гегеля и всей истории западной метафизики, которая, с его точки зрения, преисполняет враждебностью к любому "присутствию", все это может указать, до какой степени его произведения связаны с типом мышления, провозглашаемым пророками Ветхого Завета. Логическая операция, которая проявлялась у них лишь внутри темы и как тема, как особая объективная реальность, о которой они говорили (буквальная дистанция между "сейчас" и "потом" как двумя раздельными онтическими точками во времени) в его мышлении стала, после сильнейшей сублимации, очищения и интериоризации стилем сознания, или логической формой ("деконструкцией"), способной вместить всякое содержание. И, обозревая связь между настоящим, смертью и архетипической исполненностью (telete), возникает вопрос, не стоит ли за атакой на "присутствие" и стратегией откладывания, наполненная глубоким психологическим смыслом попытка отсрочить смерть навсегда.[26]
22
Это утверждение имеет онтологический (или логический) статус и поэтому не может рассматриваться как моральная оценка.
23
Этот вопрос широко обсуждался. См., напр. E.W.Gardiner. Olympia (1925), p.63; L.Drees. Der Ursprung der Olympischen spiele (Beitraye zu hehre und Forschung der Leibeserziehung 13) 1962; m.f.Cornford. "The origin of the Olympic games", in J.E.Harrison, Themis (1912), pp.212 ff; Walter Burkett, Homo Necans. Berlin & N.Y., 1972.
24
theoros (греч.) первоначально означал именно зрителя на Олимпийских играх, затем термин стал применяться для обозначения беспристрастного наблюдателя вообще в отличие от участника. Отсюда и пошла theoria с ее презумпцией "неучастия в бегах".
26
Этот вопрос может приобрести особенно важное значение в дальнейшем, когда мы перейдем к рассмотрению пассажа Иезекииля, показывающего связь между отсрочкой исполнения и жаждой преодоления смерти и Вечной Жизни.