ГОРЕМЫКА. ТУСКЛАЯ ЛИЧНОСТЬ. Клеймо, которое нередко ставится газетчиками или полицейскими на тех, кого мы любим, кем мы восхищаемся, кого мы чтим, например, на Леонардо да Винчи.
Но есть и особое высшее клеймо посвященных. Юные аннамиты теперь больше не курят. В Индокитае больше не курят. На корабле курят только в книжках.
Когда я слышу подобные фразы, я закрываю глаза и снова представляю мальчиков-бо́ев, дежурящих на Х. — одном из самых больших теплоходов, курсировавших по маршруту Марсель-Сайгон. Х. стоял в ожидании груза. Офицер интендантской службы, курильщик и мой приятель, предложил некую авантюру. В одиннадцать часов вечера мы прошли мимо безлюдных доков и вскарабкались по трапу на палубу. Мы должны были во всю прыть бежать за нашим проводником, но так, чтобы не пересечь ни одной окружности. Мы перепрыгивали через свернутые кабели, огибали колонны и греческие храмы, пересекали городские площади, лабиринты машин, света и тени. Когда мы залезали не в те люки и сворачивали не в те коридоры, несчастный проводник был в растерянности, но в конце концов донесшийся до нас сильный необычный запах вывел нас всех на правильную дорогу.
Представьте огромные спальные вагоны, четыре-пять отделений, где шестьдесят бо́ев курят на деревянных нарах. Посередине каждого отделения — длинный стол. На этих столах раздеваются опоздавшие, будто разрезанные надвое плоским неподвижным облаком, горизонтально разделившим комнату пополам. Натянув веревки и по обычаю развесив на них свое белье, они нежно потирает плечо.
Светильниками служат ночники над которыми потрескивает наркотик. Тела сплетаются. Никто нам не удивляется, мы никого не раздражаем тем, что устраиваемся там, где уже ни для кого нет места, и застываем в позе охотничьих псов, опершись затылком о скамеечки. Наша суета никак не тревожит одного из бо́ев, спящего со мной лицом к лицу. Он содрогнулся от какого-то кошмара и погрузился в сон, который навалился на него, войдя через открытый рот, широкие ноздри, оттопыренные уши. Его опухшая физиономия напряжена, словно сжатый кулак, он весь в поту, вертится с боку на бок и рвет свои шелковые лохмотья. Такое ощущение, что достаточно сделать надрез, и его кошмар улетучится. Его гримасы поразительно контрастируют с растительным спокойствием остальных, спокойствием, мне что-то очень напоминающим… Но что? На досках лежат скрюченные тела, скелет, выступающий под бледной кожей — лишь тонкий остов сна. На самом деле, юные курильщики напомнили мне изогнувшиеся на красной равнине Прованса оливковые деревья, чья серебристая крона облаком повисла в воздухе.
В этом положении я почти уверен, что только концентрация глубинной легкости позволяет громадному пароходу держаться на воде.
*
Я предполагал вести записи по мере того, как проходило мое лечение в клинике, и, главное, противоречить самому себе, чтобы следить за каждым этапом. Важно говорить об опиуме без стеснения, без литературных описаний и без особых знаний медицины.
Специалистам, видимо, неведома пропасть, разделяющая опиомана от прочих жертв интоксикации, этот наркотик от остальных прочих.
Я не собираюсь защищать этот наркотик, я пытаюсь различить что-то в полной темноте, коснуться запретных тем, взглянуть прямо в лицо проблемам, к которым подходили лишь со стороны.
Предполагаю, что новое поколение медиков начинает сбрасывать это иго, протестовать против смехотворных предрассудков и идти в ногу со временем.
Странная вещь. Наша физическая сущность мирится с докторами, похожими на актеров, с которыми не может смириться наша моральная сущность. Лечиться у Зима{184}, Эннера{185}, Жана Экара{186}!
Интересно, найдет ли молодежь активный метод дезинтоксикации (поскольку сейчас применяют пассивный) или диету, позволяющую совладать с пользой мака?
На медицинском факультете ненавидят интуицию и риск. Там ждут практикующих врачей, но забывают, что они рождаются благодаря открытиям, которые сразу наталкиваются на скепсис — худшее проявление лени…
Некоторые возражают и считают, что у искусства и науки — разные пути. Это неверно.
*
Нормальный в сексуальном отношении человек способен заниматься любовью неважно с кем или даже с чем, поскольку биологический инстинкт действует вслепую и как попало. Этим объясняются свободные, считающиеся порочными, нравы простолюдинов и в особенности моряков. Важен сам акт совокупления. Скотину мало волнуют предшествующие ему обстоятельства. Я не говорю здесь о любви.