«Жаль, что ты мне сразу же по-человечески не смог объяснить, кто ты такой, почему меня достаёшь, и какого лешего тебя никто кроме меня не видит, — подумал я с досадой. — Жизнь была бы намного проще».
— Я всё слышал! — воскликнуло Отражение и неожиданно серьёзно добавило: — Ты же понимаешь, что я подселился в твою черепушку не по своей воле. И будь всё по-моему, я не стал бы ничего усложнять.
— Теперь уже без разницы. Найти бы только эту треклятую аномалию.
Ветер усиливался с каждой сотней саженей. Ни порывов, ни смены направления: потоки воздуха непрерывно неслись с юга на север. Вся растительность — которой, к слову, было немного — фактически лежала на земле, и только в каменистых логах встречались более-менее живые кустарники и деревца. Похоже, ветра в здешних краях не утихали большую часть года, что привело к выдуванию плодородного слоя почвы.
К тому времени, как я достиг подножия гор, меня основательно подморозило, а правое ухо надуло так, что полчерепа заполнила пульсирующая боль. Эти неудобства так меня достали, что я, под ехидное хихиканье двойника, выставил магический щит. Как же всё-таки несправедливо, что Отражение бесплотно. У меня первая стадия обморожения, а у него на голове ни волосок не дрогнул.
Как только я перестал бояться, что меня опрокинет, и наконец выпрямился, оценивать обстановку стало намного проще. Эфир здесь был настолько неспокойным, что моё альтернативное зрение напрочь отказало — мне просто не удавалось пробиться сквозь стянутые в канаты магические потоки. Такой плотности я ещё не встречал. Колдовать тоже следовало с большой осторожностью — даже самые простые плетения могли вызвать нежелательные возмущения. Это всё равно, что совать руку между спиц катящегося колеса — неверное движение, и тебя зажуёт насмерть.
Мне позарез нужно было знать, что скрывается под прослойкой, но для этого требовалось сунуться в самое пекло. И не весь я соглашался с таким положением вещей.
— Похоже, мы теряем время, — сказал двойник. — В таком хаосе не удержится ни одно долгосрочное заклинание.
— А если это то самое место? — возразил я самому себе. — Если здесь я найду то, что ищу?
— Не глупи. Тут всё разворочено тысячелетия назад. Из этой бури выбраться живьём — и то подвиг.
В ужасающий вой урагана примешивался грохот, сопровождавший редкие вспышки молний. Те мелькали повсюду, ветвились, ослепительными сетками взрезая черноту неба, если издалека это напоминало всего лишь стихийное бедствие, то здесь уже вполне чётко ощущался всепоглощающий гнев, охвативший самое могущественное божество этого мира — природу. Мой взгляд блуждал по клыкообразным вершинам гор, стонущих от разрушающей их напасти, но не находил ничего обнадёживающего.
— У любой бури должно быть око. Островок спокойствия. И что-то мне подсказывает, что именно туда нам и надо.
— Не ищешь ты лёгких путей, ох, не ищешь…
На глаза мне попался один особенный пик, не самый высокий и не самый неприступный, но находился он аккурат в центре воронки, и в его вершину молнии били чаще, чем в любое другое место. Может быть, там близко к поверхности залегла железная руда, но куда вероятнее иное объяснение.
— Вот оно, — сказал я, не отводя взгляда от заветной горы. — Я должен туда попасть.
Отражение буркнуло что-то невнятное, но я уже и не слушал. Ноги сами понесли меня вверх по склону. Вихрь буквально притягивал меня, манил к себе, заставляя игнорировать здравый смысл, я вдруг понял, что должен во что бы то ни стало подняться на эту вершину.
Мной завладел кураж — прямо как в старые времена, когда я сталкивался со стихией, с которой не мог совладать. Но если тогда я каждое мгновение был начеку, то теперь бросился вперёд безрассудно, наслаждаясь ощущением опасности как маковым порошком. Объяснить это влечение я не мог даже самому себе. Да и нуждаются ли инстинкты в объяснении?
Восхождение оказалось трудным. Ворочающиеся в Эфире потоки порой искажали пространство, плетение щита то и дело рвалось, и в ту же секунду вихрь обрушивался на меня всей своей мощью. Приходилось использовать все доступные ресурсы, как тела, так и разума, чтобы не сорваться с какого-нибудь уступа и не разбиться о скалы. В очередной раз преодолев опасность, я испытывал настоящий восторг. Казалось, таким живым и счастливым я не был никогда.
Отражение появлялось то тут, то там, оно молча наблюдало за моей слепой борьбой с непобедимым противником. Двойник напоминал статую, холодную и безучастную, и чем дальше, тем отчётливее я понимал, что наша с ним внешняя одинаковость на самом деле ничего не значит. Как в том памятном сне, где я увидел часть его воспоминаний, передо мной предстала истинная суть этого существа — неживая, бесчувственная, безликая по натуре. Маска полубезумного шута скрывала всего лишь порождённую бездушием пустоту. А во мне клокотала жизнь, я, в отличие от своей второй половины, ещё мог чувствовать, мог наслаждаться и с упоением это доказывал, себе или Отражению — без разницы.