Матово-белая поверхность окна сменилась темнотой, в комнатушку Рэна прорвались завывания ветра, перемежающиеся с гулким грохотом.
— Эн?
— Слышу тебя! — чародей почти кричал, стараясь перекрыть голосом беснующуюся стихию. — Подожди немного!
В окне мелькнули очертания его фигуры, укутанной в тёплую меховую одежду, потом свет от окна на секунду озарил нечто, напоминающее ледяную статую, и, наконец, шум немного поутих, а Энормис скинул капюшон:
— Какие новости?
— Где ты? — спросил Рэн, игнорируя вопрос.
— В Холодных горах. Ты уже нашёл корабль?
— Да. Правда, пришлось провернуть небольшую аферу, — пуэри поморщился.
Энормис смотрел холодно, не двигаясь, лишь мех на его воротнике чуть топорщился от ветра. В последнее время такие взгляды стали для него обычным делом, как и полная безэмоциональность — иногда Рэну даже казалось, что чародея подменили големом, настолько непроницаемым стал его вид.
— Ты веришь мне? — вопрос прозвучал так, словно ответ чародея ничуть не волновал, но пуэри всё же кивнул. — Так нужно, Рэн. Ты рождён для другого мира, поэтому тебе кажется, что ты поступаешь неправильно, но правда в том, что иных путей нет.
— А ты искал иные пути? — охотник грустно улыбнулся.
— Первый путь привёл меня к гибели Лины, — Энормис пожал плечами. — Второй — к гибели Кира и Арджина. И теперь я ступаю на третий. Понимаешь, о чём речь?
Рэн опустил голову.
«Нет, не понимаю. Это твои пути. Не мои».
— Если ты не хочешь рассказать, в чем заключается наш план, — пуэри разглядывал свои ладони, — хотя бы ответь — он у тебя есть?
— Есть. План — победить, — отрезал чародей.
— И ты уверен, что на Архипелаге я найду ключ к победе?
Энормис медленно вздохнул, но так и не отвёл взгляда.
— Я понимаю твои сомнения. Ты идёшь почти вслепую. Ты не видишь выходов, не видишь альтернатив. Поэтому повторяю снова — Рэн, верь мне. Я знаю, что мы справимся. Спросишь, почему я в этом уверен? Да потому, что наша альтернатива — смерть и забвение. Если мы остановимся, если мы хоть на секунду отчаемся, то потеряем последние шансы, и тогда наши жизни станут ещё более бессмысленными, чем наша же гибель. Пусть говорят, что выбор есть всегда — чаще всего так говорят из страха перед решительными действиями. Нам нужна смелость стать выше собственных принципов, морали, всего, что мешает достичь цели. Тебе тяжелее всех, потому что по меркам людей ты чуть ли не святой. Мне жаль, что тебе, пуэри, приходится быть человеком. Мне жаль, что я — человек. Но я верю, что наша цель достойна того, чтобы рискнуть ради неё нашими душами. Если мы победим — все наши действия будут оправданы. Если проиграем — уже ничто не сможет нас оправдать. Никогда. Историю создают только победители, так было и так будет. Теперь понимаешь, почему у нас нет другого выхода?
Рэн смотрел на человека в магическом окне и не чувствовал ничего. Всё, что сказал Эн, он сотни раз прогонял в своей голове и всё равно не понимал, почему тот не делится своими мыслями. Упорное умалчивание о деталях плана наводило пуэри на мысли, что никакого плана действий вообще не существует. Фраза «верь мне» уже набила оскомину и начала превращаться в дежурную.
Но, с другой стороны, оспаривать аргументы Энормиса пуэри тоже казалось бессмысленным. По логике выходило, что он прав, потому что Рэн себе даже представить не мог, что нужно сделать, чтобы одолеть Гроггана. Так что оставалось полагаться на того, кто делал хоть что-то.
Чародей, должно быть, поняв, что сказал достаточно, сменил тему:
— Когда ты отплываешь?
— Через три дня. Соберётся весь цвет местного пиратства.
— Пиратства?
— Корабли танов в те места не заплывают, только контрабандисты и пираты.
— Как тебе удалось их уговорить? Впрочем, без разницы. Просто будь осторожен, эти на всё способны.
— Я сделал так, что меня не тронут до самого последнего момента.
— Хорошо. Как только всё выяснишь, свяжись со мной.
— Подожди.
— В чём дело?
— Что ты делаешь в Холодных горах?
Энормис в ответ лишь улыбнулся уголком рта:
— То же, что и ты, только намного сложнее.
Окно мгновенно погасло, и вместе с этим всё окружающее погрузилось в тишину и темноту.
Рэн повалился на топчан, глядя в потолок.
«Он думает, что понимает меня, но до настоящего понимания ему далеко. Он не видел наших городов. Не видел планету народа Орумфабер, сбалансированную, чистую, подчинённую обоюдному закону единства множественности. Он не может помнить того, что помню я, не может понять то, что я понимаю, потому что он — человек».
Охотник нащупал пальцами нашейник, к которому за последнее время привык, точно к собственной коже, и одним движением сорвал его, комнату тут же озарил бледно-синий свет его анимы. Вздохнув так, словно сбросил с груди трёхпудовый груз, Рэн прикрыл глаза.
«Мне уже начинает казаться, что они просто не созданы для гармоничного сосуществования друг с другом и с внешним миром. Что они с самого начала, несмотря на наличие разума, рождены для того, чтобы саморазрушаться, и пытаться их чему-то научить бесполезно. Новая ветвь эволюции животных…
А ведь это — мысли расиста. Пуэри никогда не рассуждали подобным образом. Значит ли это, что я и сам уже не имею права называться одним из них? Ведь мы различаемся не силой, не ловкостью, не наличием или отсутствием анимы и альтера: самое главное, принципиальное отличие — в головах, в менталитете, до тех пор, пока мы мыслим и поступаем по-разному, мы принадлежим к разным видам. Но как быть со мной? Да, я ещё не человек, но уже и не пуэри, так кто же я?
Если Эн прав, то мои отступления от собственных принципов и впрямь могут оправдаться — если нам удастся каким-то невероятным образом одержать верх над Грогганом. А отступления весьма значительны: убийство, воровство, обман — пуэри уже давно забыли те времена, когда им приходилось пользоваться подобными методами. Убить одних людей, чтобы спасти других — это прозвучало бы у нас, как анекдот… Пока я, вроде бы, всё делаю правильно. Отчасти потому, что выбор не такой уж и большой, отчасти — потому что ещё помню, как должен вести себя пуэри.
Но надолго ли меня хватит? Не знаю…»
Рэн повернулся на бок и ещё долго думал о том, что ему предстоит сделать, потом его мысли переключились на воспоминания обо всём произошедшем за последние полгода, с того момента, как они бежали с Одинокого Вулкана. Наконец сон одолел охотника, но не принёс ни малейшего облегчения — снилось как раз всё то, что хотелось бы забыть.
— Эн, давай остановимся хоть на несколько часов.
Чародей, только что настроивший очередную ловушку, обернулся:
— Я тоже устал, но у нас на хвосте теперь висят не только Меритари. Оставаться в одном месте надолго — непозволительная роскошь.
Охотник аккуратно уложил волшебницу на свой плащ и в очередной раз начал менять ей повязки.
— Она едва держится. Смотри, какая бледная. Пульс еле прощупывается. Ей нужен отдых и уход, а не бесконечные прыжки через Эфир.
Энормис склонился над раненой и положил ладонь ей на лоб.
— Ты прав, — он вздохнул. — Мы уже достаточно оторвались. Если я не восстановлю силы, далеко мы не уйдём.
Рэн бросил на товарища злой взгляд, но смолчал. Его очень беспокоило состояние Литессы — с момента ранения прошло уже несколько дней, а она так и не пришла в себя, несмотря на все целительские заклинания Энормиса.
А ещё его беспокоило то, с какой стремительностью менялся сам чародей. Поначалу раздавленный, теперь он больше напоминал лишённого души психопата — никаких эмоций, только сосредоточенность и холодный расчёт. Казалось, он нисколько не оплакивал ни Кира, ни Арджина, а Литессу перевязывал механически, без малейшего волнения. Тот ли это любознательный и открытый человек, что встретился пуэри у Источника? Эн не торопился начинать разговор, так что охотнику оставалось только догадываться, какие мысли проносятся в голове спутника.
— Где мы? — спросил охотник, продолжая хлопотать над архимагессой.
— На южной границе Либрии. Недалеко от Квисленда.