Достижению высокой раскрываемости способствует и массовое выявление некогда экзотических преступлений: нарушение неприкосновенности жилища, оскорбление представителя власти. Нецензурно у нас, как известно, не ругаются, а разговаривают. Но если участником диалога становится представитель власти, то оценка нецензурщины весьма неоднозначна. Если ненормативную лексику использует служитель закона это – проявление эмоций, если гражданин – без всяких сомнений, это уголовное преступление. И если сержанта милиции обругал (и не без оснований) армейский майор запаса и тот же майор-отставник МВД, это, безусловно, оскорбление представителя власти (ст.319 УК РФ). Аналогично, для привлечения к уголовной ответственности и осуждения за угрозу убийством вполне достаточно фразы: «Высказанную угрозу я воспринимала реально и опасалась за свою жизнь». Доказательств реальности угрозы, её конкретизации уже не требуется. Для возбуждения уголовного дела и осуждения достаточно одного (!) боевого патрона, хранимого пенсионеркой на память о службе в ВОХР. Или выращенных в палисаднике трех кустов мака. Разумеется, исключающая состав преступления малозначительность не представляющего общественной опасности действия (ч.2 ст.14 УК РФ), к такого рода деяниям не относится. И неотвратимость наказания, естественно, тоже повышается. Технологию расследования и рассмотрения такого рода дел хорошо иллюстрирует цитата юриста, труды которого в обязательном порядке изучались в советской высшей школе: «… нет приема более распространенного и более несостоятельного, как выхватывание отдельных фактиков, игра в примеры. Подобрать примеры вообще – не стоит никакого труда, но и значения это не имеет никакого, или чисто отрицательное… Факты, если взять их в целом, в их связи, не только „упрямая“, но и безусловно доказательная вещь. Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникнет подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно… для оправдания, может быть, грязного дела. Это ведь бывает чаще, чем кажется» – В. И. Ленин «Статистика и социология», Полное собрание сочинений т.30 с.350—351
Без убеждения в виновности обвиняемого, следователь не должен составлять обвинительное заключение. Но убеждение не может быть абстрактным, а должно обосновываться совокупностью доказательств. Каждое из них в отдельности имеет свою степень вероятности. Профессионалы используют три: маловероятно, вероятно, высокая степень вероятности. Такая градация хорошо отражает субъективность оценки и возможность ошибки. «Невероятно, но факт» – хорошо известная фраза. Еще король детектива Конан Дойль устами Шерлока Холмса сказал: «Ничего так не обманчиво, как слишком очевидные факты». Не всякий документ, как бы убедительно он не выглядел, является подлинным: «Нередко, наиболее правдоподобно выглядит документ, который фальшив» – Анатоль Франс. Помнить это необходимо при наличии «железных» доказательств. Не случайно в принципах оценки доказательств в процессуальном законе упоминается еще и совесть. Вспомните, что убийство Раскольниковым старухи-процентщицы было успешно «раскрыто» именно на основе «неопровержимой» улики – обнаружении пропавшей драгоценности у красильщика Миколки. И, разумеется, были получены его «признательные» показания. Известная цитата английского юриста Блэкстона: «Лучше пусть десять виновных избежит наказания, чем пострадает один невиновный» не воспринимается лишь потому, что мы не можем представить себя невинно осужденным. А стоило бы это делать хотя бы иногда. К тому же, «единичные ошибки» отнюдь не способствуют неотвратимости наказания, которая за всю историю человечества ни в одной стране никогда не достигалась. А безнаказанность поощряет преступность.