Иванов пишет, во взводе возникает оживление. Оборачиваюсь к доске и вижу, как кровь начинает приливать к лицу солдата. «Вывод сам напишешь, или продиктовать? Или будем делать исключения для жены командира, наших мам, сестер, подруг?» Солдат тихо просит: «Не надо, я все понял».
Урок был эффективен не только для солдата Иванова. Конечно, нецензурщина во взводе не исчезла, но её стало значительно меньше. И уж точно, спорное слово по отношению к женщинам больше не употреблялось.
Остается добавить, что любовь к многообразию русского языка нам в школе прививал замечательный Педагог, преподававший литературу. На всю жизнь запомнилось, что одно и то же слово «да» можно произнести: громко, тихо, кратко, растянуто, утвердительно, удивленно, восторженно, задумчиво, вызывающе, скорбно, нежно, иронически, злобно, разочарованно, торжествующе. Точно так же и «нет», точно так же любое слово, любую фразу и реплику, любой монолог. Запомнился и начальник цеха на заводе, общавшийся с рабочими без ненормативной лексики и не повышая голоса в любых ситуациях, красноречиво выражая эмоции интонацией. А образование у него было только средне-техническое. Авторитет же его был непререкаемым.
О дедовщине
Неуставные отношения и дедовщина существовали и существуют в любой армии мира, совершенно так же, как и преступность в любом человеческом обществе, начиная с Каина. Изолированность воинского коллектива и его закрытость от общества способствуют самым уродливым проявлениям дедовщины даже в элитных подразделениях. Это отнюдь не привилегия современности. «Считалось особенной доблестью подвергать их (новичков) всевозможным испытаниям и унижениям. Крайне забавным считалось налить воды в постель новичка, влить ему за ворот ковш холодной воды, налить на бумагу чернил и заставить его слизать, заставить говорить непристойные слова, когда замечали, что он конфузлив и маменькин сынок. В классах, во время приготовления уроков, как только дежурный офицер удалялся, поперек двери из одного класса в другой ставился стол: новички должны были на четвереньках проходить под ним, между тем как с другой стороны их встречали кручеными жгутами и хлестали куда ни попало. И боже упаси было заплакать или отбиваться от такого возмутительного насилия… И все это происходило в казенном заведении, где над головой каждого висел домоклов меч строгости, взыскательности самой придирчивой; где за самый невинный проступок – расстегнутый воротник или пуговицу – отправляли в карцер или ставили у дверей на часы с ранцем на спине. Существовал обычай, что все старшие воспитанники имели полное право приказывать новичкам, а те должны были беспрекословно исполнять их приказания. Всякое сопротивление их приказанию или проявление самостоятельности было наказываемо ими подчас очень жестоко» – вспоминал Д. В. Григорович, так же, как и Достоевский, выпускник инженерного военного училища (И. Волгин «Родиться в России» с.285—287). Естественно, большинство офицеров, окончивших училище, считали унижение начинающих службу почти нормой. Различная иерархия солдата в зависимости от его призыва вполне естественна: новобранец (на армейском сленге: салага) даже внешне отличается от прослужившего полгода и, тем более, солдата второго года службы. Так или иначе неуставные отношения существуют в каждой воинской части. И имеют разные формы установившихся армейских традиций даже в подразделениях одной части. Довелось служить в аэродромной роте обычного отдельного батальона аэродромного обслуживания (ОБАТО). Так в ней не было дедовщины в распространенном понимании этого слова. Да, после отбоя по требованию замкомвзвода назначенный им «салага» бодро докладывал сколько дней осталось до приказа о демобилизации. Да, один раз я, уже отслуживший полгода, почистил «деду» ботинки: он собирался в увольнение, наглаживал форму и попросил это сделать «не в службу, а дружбу». Да, в уставные отношения это не вписывается, но ни одного случая унижения, а тем более издевательства над кем-либо в роте не могу припомнить. Полы в казарме, как и принято, блестели. Но попавший в дневальные солдат второго года службы свои обязанности ни на кого не перекладывал, это было исключено. Правда, практиковалась отработка официально объявленных командирами отделений нарядов вне очереди после отбоя, то есть та же уборка помещений (ленинская и бытовая комнаты, умывальник, туалет, та же натирка полов). По времени отработка занимала не более двух часов. Наказанных солдат это устраивало, ведь в наряд заступают на сутки, и дежурный по роте получение дополнительного дневального на два часа только приветствовал. Кстати, необходимости назначать такие наряды солдатам второго года службы уже не возникало. А на аэродроме объем работ по его обслуживанию объективно не допускал дедовщины. За солдатами второго года службы, включая сержантов – командиров отделений, также была закреплена техника. Зимой за рулем снегоуборочной техники водители могли находиться и по 8—10 часов, ведь чистить снег начинали, не дожидаясь окончания снегопада. И здесь основная нагрузка ложилась на более опытных старослужащих. Это было общепринятой нормой. Через много лет с теплотой вспоминаю своих командиров (кстати, в роте численностью 64 человека, был только один офицер – командир роты) и сослуживцев.