Детство категорично и порой необдуманно жестоко. Много позже я прочитал воспоминания Олега Табакова, жившего c бабушкой на окраине Саратова. Недалеко был лагерь немецких военнопленных. «И моя бабушка, – вспоминал Табаков, – почему—то сжалилась над ними. Это странно, потому что у неё к этому времени один сын пропал без вести на войне с немцами, другой сын вернулся c нее калекой. A она, увидев, как они мёрзнут, отрезала им от своего пайково—карточного хлебушка половину и говорит: „Олежек, отнеси!“ Я боялся наших конвоиров, я боялся овчарок, я боялся этих немцев… Но я пошёл и отнёс им этот хлеб… И я убеждён, что Господь за этот хлеб меня отблагодарил: в 1992 году, когда гайдаровские реформы довели до голода, было впору закрывать театр. И вдруг, в самую трудную минуту, звонок из Ленинградского морского портa: „Baм пришёл контейнер с гуманитарной помощью из Германии“. Оказывается, какие—то театры в Германии решили собрать помощь театру Олега Табакова. Несколько раз в году они присылали эти контейнеры, и это помогло выжить артистам, не закрыть театр… Я убеждён, что так вот та горбушка мне вернулась от Бога…»
Но это, повторяю, я прочитал уже взрослым. А тогда воевавшие с немцами фронтовики жили рядом с нами, и многие из наших отцов были фронтовиками. И наши матери в полной мере перенесли это лихолетье. Но не могу вспомнить среди них озлобления к немецкому народу. Пережившие войну, как говорится, на собственной шкуре, понимали, что немцам война принесла не меньшие беды и тяготы. И проводимая советским правительством политика исключала возникновение тотальной ненависти. «Красной Армии приходится уничтожать немецко-фашистских оккупантов, поскольку они хотят поработить нашу Родину или, когда они, будучи окружены нашими войсками, отказываются бросить оружие и сдаться в плен. Красная Армия уничтожает их не ввиду их немецкого происхождения, а ввиду того, что они хотят поработить нашу Родину. Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством» – этот Приказ народного комиссара обороны СССР И. Сталина от 23 февраля 1942 года за №55 был не только доведен до всех военнослужащих, но и опубликован в газете «Правда». Об этом приказе я, конечно, не имел понятия, и поэтому у меня вызывало недоумение порой открытое сочувствие отца немецкому солдату. «Немцу, конечно, тяжелее приходилось. С одежонкой у них было швах. Не рассчитывал Гитлер зимой воевать. В их шинелишках зимой не повоюешь. Вот они и утеплялись, чем могли. Платки пуховые особо ценились. А на сапоги лапти плели, соломой их набивали. Прока с этих лаптей мало». Отец, как и большинство фронтовиков, относился к умеющему воевать немцу уважительно. С нескрываемой ненавистью, когда речь заходила о зверствах на оккупированных территориях, но к солдату-фронтовику – уважительно. Понятие «фашист» к немецкому народу не приравнивалось.
ЛИРИКА
Как же быстро годы идут.
И ничего не вернуть, никого не догнать…
А годы слагаются из минут,
Которым привыкли мы счета не знать.
Как беспечны мы и грубы,
Бездарно тратим время наше.
На состраданье и жалость мы скупы,
О том, что теряем, не думаем даже.
И везучим считается тот,
Кто таскает каштаны чужими руками.
Но не угадать судьбы поворот,
За которым в душу плюют и топчут ногами.
В жизни всему свой черед,
И мудры мы станем однажды.
Но время то поздно придет,
А пока себя мудрым считает каждый…
Всю прелесть женских глаз едва ли
Удастся описать. Поэты всех веков
Их с восхищеньем воспевали
И на Олимпе у богов, обычай был таков.
И как же счастьем светятся,
Как преображают женщину они
Когда с любовью встретятся
Или наполнятся мечтою о любви.
Светлые и карие, зовущие и властные,
От предвкушенья счастия хмельны,
Без лести к ним – прекрасные,
Пока надеждою и верою сильны.
И если гаснут преждевременно —
В том потусторонней нет вины.
Виной тому – пусть не намеренно,
Мы – те, к кому они обращены.
Так не позволим разувериться
В мужской любви.
И если женщина в тебя поверила —
Надежд её не подводи.
Попробуйте – и убедитесь сами,
Что не страшны и дни ненастные,
Пока сияют рядом с нами
Женские глаза прекрасные.
Если б знать наперед,
Где встать, где упасть —