Лишь после смены руководства Генпрокуратура согласилась с тем, что эту норму можно отменить – «она уже сделала свое дело». Да, за пять лет действия она превратила следователя из центральной фигуры досудебного производства в чиновника, ничего не решающего без официального (и неофициального) согласования, послушно выполняющего и лишь процессуально оформляющего указания начальника следственного отдела и прокурора. И после отмены этой абсурдной нормы самостоятельность следствия осталась декларацией, а волокита стала нормой. Следователи элитного Следственного комитета сейчас ждут, когда полиция по сообщению о преступлении проведет проверку, получит объяснения и передаст материал по подследственности. После просмотра материала они также получают объяснения от участников происшествия и свидетелей, и пишут рапорта об обнаружении признаков преступления собственному начальнику. И лишь после его соответствующей визы приступают к расследованию. Несколько часов тратятся на все те же формальные согласования, ведь абсурдная по существу норма утратила силу лишь частично. А потом следствие уже проводится «незамедлительно», то есть ночью, так как следственные действия становятся «не терпящими отлагательства». А ведь еще недавно следователи прокуратуры действительно немедленно выезжали на сообщения о совершении преступлений их подследственности (и на все обнаружения трупов) и, убедившись в наличии состава преступления, без всяких согласований возбуждали дела и приступали к расследованию, включая задержание подозреваемого. И именно они определяли не терпящую отлагательства необходимость проведения следственных действий ночью. И в полном соответствии с процессуальным законом проводились они исключительно редко. И без этого приходилось работать по 12—14 часов, пока не будут установлены и зафиксированы все доступные на момент возбуждения дела доказательства.
Введение особого порядка рассмотрения дела судом – фактически без какой-либо проверки доказательств, привело к ухудшению качества следствия. Не веря в объективность расследования и убежденный в неизбежности осуждения, в надежде на условное наказание или в его существенном снижении, подозреваемый дает нужные для этого показания, и покорно полностью признаёт все, написанное в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого. Не случайно было принято законодательное запрещение особого порядка при совершении тяжких преступлений.
Не способствует качеству расследования и особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве. Достоверность полученных в этом случае нужных для раскрытия «висяка» показаний под сомнение не ставится, версии оговора не проверяются либо проверяются формально. Нередко, чтобы получить скидку в наказании, обвиняемые в рамках сделки принимаются оговаривать других людей. А приговор в отношении человека, заключившего сделку со следствием, становится «железным» доказательством. Хотя в рамках упрощенной процедуры доказательства не исследуются, и человек может рассказать про других что угодно.
Следователи знают: все, что не укладывается в принятую истинной версию, все равно будет признано недопустимым или не относимым доказательством, а противоречащие обвинению показания, признаны данными «с целью уйти от уголовной ответственности». Даже в том случае, когда оспаривается необоснованная квалификация или только один квалифицирующий признак. И какой смысл собирать доказательства виновности, устранять противоречия? А любое проявление следователем просто здравого смысла, или даже точного исполнения закона, если оно приводит к улучшению положения обвиняемого, рассматривается через призму подозрений на предмет «коррупционной составляющей». Это привело к следующей неутешительной констатации: «К сожалению, качество предварительного расследования иногда оставляет желать лучшего. Следователи подписывают бумаги и даже не хотят собирать доказательства, которые бы объективно подтверждали вину соучастников. А упираются в показания того лица, которое признало вину и заключило сделку со следствием. Когда законодатель такую форму судопроизводства ввел, то, наверное, думал таким образом облегчить нагрузку следствия и судов. А на практике все получилось совсем по-другому» – Ольга Егорова, председатель Мосгорсуда («Российская газета» 25.11.2015).