Около часа, как мне показалось, я лежал не шелохнувшись и дыша "через раз". Таинственный шум прекратился внезапно, как бы растворившись в шорохе дождя. Какое-то время я продолжал вслушиваться в темноту, но вскоре, не выдержав напряжения, забылся сном.
****
Когда я открыл глаза, из окон уже пробивался свет. Дождь все также продолжал шуметь за окном. При сумрачном утреннем свете ночное происшествие воспринималось совершенно иначе, чем в ночной темноте. Проснувшись, я не мог сообразить - действительно ли я просыпался ночью, или же это был просто кошмар: реалистичное, но, всё-таки, сновидение.
После пробуждения меня больше занимало другое: я чувствовал страшный голод. Неудивительно, учитывая, сколько мне вчера пришлось пройти и проехать. Было ощущение, что живот прилип к позвоночнику. Плюс ко всему, к утру заметно похолодало. Не снимая покрывала, согретого теплом моего тела, и ставшего как-бы частью моей кожи, я потянулся за одеждой. К счастью она высохла, хоть и была холодной на ощупь. Превозмогая дрожь, я скинул покрывало и быстро оделся. Застегнув "молнию" олимпийки до самого горла, я снова накрылся покрывалом, как плащом.
Решив для начала осмотреть дом внимательнее, я пошел к печи. На полке, рядом с печью стоял короткий свечной огарок в маленькой граненой стопке, и больше ничего не было. В нише под печкой лежала тяжелая кочерга и груда щепок. Перерыв всё вокруг, самого главного - спичек - я так и не обнаружил.
Мучимый холодом и голодом, я вышел в сени, а оттуда - в хлев. В пространстве под лестницей я, наконец-то, увидел то, что могло бы облегчить моё положение. Там лежала керосиновая лампа с расколотой колбой. В надежде найти в бачке лампы хоть несколько капель горючей жидкости, я опустился коленями на холодный земляной пол, и протянул руку к находке.
" Не станут же хозяева сливать остатки керосина, прежде чем бросить лампу под лестницу? И не мог же он испариться? Или мог?" - мысли сменяли одна другую с поразительной быстротой. С замиранием сердца я встряхнул лампу. О, счастье! Послышался легкий всплеск - значит, немного горючего у меня есть.
Еще несколько раз я выбегал в бывший скотный двор. Собирал осыпавшуюся дранку, пучки сена. Оторвал несколько досок. Выковырял между бревен немного сухой пакли для растопки. Из-под нижних венцов вытащил пару булыжников, являвшихся, видимо, частью фундамента. Скоро все, что было необходимо, лежало рядом с печью, и я приступил к растопке.
С усилием свернув прикипевшую головку с бачка лампы, я пропитал остатками керосина паклю, и положил ее в печное жерло. Поверх пакли сложил дранку, предварительно наломав её потоньше. Потом пошли в дело щепки потолще.
Взяв в руки булыжники, я ударил несколько раз их один об другой. Не сразу, но при ударе стали появляться небольшие снопы искр. Стараясь, чтобы искры падали на паклю, я работал булыжниками довольно долго. Руки начали болезненно гудеть, когда, наконец-то потянулся тоненький дымок тлеющей пакли. После того, как я с силой подул на растопку, появился слабенький язычок пламени.
****
Согревшись, я почувствовал себя несколько лучше. Сначала печь жутко дымила, но, прогревшись, перестала коптить, и показала вполне рабочее состояние. Лишь голод не давал мне покоя. Под ложечкой неприятно тянуло. Необходимо было хоть что-нибудь съесть, иначе я не мог ни о чем больше думать.
И тут мне пришла в голову идея: ведь рядом с домом должен был когда-то быть огород. Надо поискать, а вдруг что-нибудь, да растет ещё съедобное. Чтобы не мочить снова свою одежду, я одел, преодолевая брезгливость, найденный в сенях пыльный и тяжелый плащ.
С трудом пробираясь сквозь мокрые и перепутанные дождем и ветром заросли крапивы, я принялся искать то, что могло быть огородом. Найти что-либо среди бурьяна, высотой в человеческий рост, было, мягко говоря, сложно. Но, тем не менее, голод придавал целеустремленности. Вот, наконец, метрах в десяти за домом, я заметил просвет в зарослях, и вышел на участок правильной формы, с более низкой растительностью. Сомнений не оставалось - это и есть бывший огород.
Однако, радость от увиденного быстро померкла: на участке росли одуванчики, тимофеевка, овсюг и другие сорные и луговые травы. Раздвигая траву руками, я пытался найти что-нибудь, чем смог бы утолить, или, в крайнем случае, заглушить голод.
Без малого полчаса поисков, всё-таки увенчались относительным успехом. Удалось найти четыре, уже поникших картофельных кустика, с десяток морковин, и штук пять луковиц сомнительного происхождения. Мокрый дерн под картофельной ботвой я подрезал перочинным ножом, отгибал, и , раскапывал землю руками, стараясь не упустить даже самой мелкой картошины. Морковь же и лук вытягивал за ботву, как обычно.
Овощи были одичавшие и очень мелкие: картошка чуть больше гороха, морковь, хоть и оранжевая, величиной с мизинец. Но, как говорится: на безрыбье, и рак - рыба. Я поскорей отправился в дом - нужно было успеть еще наломать досок, для поддержания огня.
У печки я нашел маленький чугунок, оттер его землей, сполоснул, и набрав дождевой воды, накапавшей в большой чугун, поставил на печную плиту. Есть хотелось так сильно, что с овощами я не возился, не чистил их, а бросил в воду, лишь сполоснув. В итоге, получилась какое-то непонятное варево, но для меня это была пища богов. Не хватало соли: её я в доме не нашел, да и картошка с морковью - не такая уж сытная еда, но все-таки голод немного отпустил.
Поев, я стал размышлять над сложившимся положением. Положение, надо сказать, аховое. Дождь льет уже почти сутки, не переставая. Значит дорога, по которой я сюда пришел, совершенно раскисла и слилась с окружавшей её топью. Куда я пошел никто не знает. Бабулю вряд ли обеспокоит моё исчезновение - я частенько уезжал домой без предупреждения. Она будет думать, что, и в этот раз, я уехал домой пораньше. Телефона в деревне нет, позвонить и узнать, приехал ли я, нет никакой возможности. Родители, естественно, считают, что я до сих пор в деревне. Забеспокоятся только через неделю, когда надо будет выходить на работу.