Когда дыхание успокоилось, я решил устроиться на ночлег. Так как на земле было по-щиколотку воды, я решил забраться на дерево, и там дождаться утра. Но найти подходящее дерево в этом болоте оказалось непросто. Первое, показавшееся мне подходящим, при попытке на него взобраться, рухнуло на землю, едва не сломав мне ногу. Но, в конце-концов, удача мне улыбнулась - попался достаточно крепкий ствол, в развилке ветвей которого я и разместился.
Обхватив покрепче руками ствол, я стал дожидаться утра. Незаметно я впал в полусонное забытье, премежающееся вздрагивающими пробуждениями от каждого подозрительного шороха.
Окончательно я пробудился, когда уже стало светать. Проснулся скорее от пробирающего до костей утреннего холода, чем от света, пробивающегося через стену листьев осины. Помассировав затекшие ноги, я медленно спустился на мокрую землю. Отчетливо помня, что спать я устроился лицом по направлению движения, я сразу же продолжил идти туда на нетвердых ногах.
****
Вот уже часа два я иду, не сворачивая, и проклиная сложившееся положение. Жуткую ночь стараюсь не вспоминать - и без того состояние мое все хуже и хуже. Озноб лихорадит тело, и слабость все больше охватывает меня. Надо поскорее вырваться из леса, пока остались хоть какие-то силы. Странно, но теперь мне даже не хотелось есть. Даже временами подкатывала к горлу тошнота. Да, видимо дела мои совсем неважно.
В этот раз я действовал умнее, чтобы не кружить на одном месте. С начальной школы я помнил о том, что лишайник на стволах деревьев растет всегда с северной стороны. Покидая место ночлега, я отметил направление, указанное пятнами лишайника, и старался, чтобы их положение на других стволах было неизменным относительно моего пути. Выйти на дорогу мне так и не удалось. Приходилось идти по заболоченному лесу, надеясь, что во время ночного панического бегства, я выбрал верное направление, и не сбился с него.
Состояние мое стало таково, что временами я на ходу проваливался в забытье, и реальность скрывалась за пеленой болезненного полусна. Приходя в себя, я с удивлением обнаруживал свое тело медленно бредущим по лесу, или усевшимся на замшелую корягу.
Частые остановки отнимали много времени. Я заметил, что вновь начинало смеркаться. Положение отчаянное - в таком болезненном состоянии ещё одна ночь в лесу может оказаться последней в моей жизни.
Я уже начал обреченно высматривать подходящее для ночлега дерево, когда, сквозь лихорадочный шум в ушах, стал пробиваться еле слышный собачий лай. Остановившись, я встряхнул головой, пытаясь прогнать галлюцинацию, но лай стал лишь отчетливее. Как ни странно, он раздавался со стороны спины. Значит, я всё-таки сбился и плутал по лесу.
Я развернулся и быстро пошел на звук, мысленно умоляя собаку не прекращать свой "концерт". Несмотря на свист в легких и покалывание в боку, передышек делать не хотелось, чтобы вновь не сбиться с пути. Чтобы не впасть в полуобморочное состояние, я до крови прикусил губу. Лай уже прекратился, но я не менял направления, пролезая через кусты и навалы валежника.
Лес кончился совершенно внезапно. Пробираясь через заросли бредняка, я словно вывалился на открытый участок. Уже почти стемнело, и в полумраке я увидел дом с горящей в окошке лампой.
Удача! Впервые за эти три дня я был по-настоящему счастлив. Неужели настал конец моим бедам? Я пошел в сторону дома. В сгущающемся сумраке, я пытался определить, куда же я вышел. Судя по всему - Лыково. Только вышел я достаточно далеко от места, где начиналась старая дорога на Плетьково.
Подойдя к дому, я постучал в светлое окно. Занавески на окне шевельнулись и затихли. Через минуту лязгнула щеколда, и на крыльцо вышел угрюмый старик в стеганой душегрейке и калошах на босу ногу.
- Чё стряслось-то, парень? Ты откуда здесь такой? - голос у него оказался сиплым, но, при этом достаточно громким.
- Да заблудился я. А, вообще, долгая история. Мне бы обсохнуть немного.
- Ну, заходи. Заодно и расскажешь свою долгую историю. Я люблю такие истории .
Видно было, как некоторое время, он размышлял - стоит ли пускать, или просто захлопнуть дверь. Он пропустил меня вперед, закрыл дверь на щеколду, и легонько подтолкнул меня к открытой двери, из которой лился свет. Кроме того, от двери тянуло долгожданным теплом и божественным запахом жареной картошки с салом и луком.
Когда мы вошли, дед, порывшись в комоде, протянул мне рубаху и штаны в тонкую полоску. Старик, несмотря на возраст, выглядел довольно крепким, и одежда его висела на мне, как на вешалке. Разумеется, я был несказанно рад и этому.
Мы сели за стол, и старик поставил на деревянную подставку почерневшую сковороду. Аромат еды кружил голову, и ни о чем больше я не мог сейчас думать. Хозяин, между тем, достал из под стола трехлитровую банку с прозрачной жидкостью, и поставил на стол два граненых стакана. Я ощутил резкий запах самогона. Дед налил и протянул мне почти полный стакан.
- Пей все! Тебе согреться надо.
Я не стал спорить, и, задержав дыхание, несколькими большими глотками осушил стакан. Старик подал ковшик воды, чтобы запить и смыть во рту сивушный запах. Я отдышался, и блаженное тепло ощутимыми волнами стало растекаться по жилам. Мы стали есть картошку прямо со сковороды. Только теперь я понял, что такое настоящее счастье. Только теперь я понял, что выбрался из леса, и, что все будет хорошо.
Наевшись и попив воды из ковшика, я начал свой рассказ сам - алкоголь развязал мне язык. Дед курил и слушал внимательно, не перебивая. К моему удивлению, он вполне серьезно воспринимал мои слова, и не усмехался, как над выдумкой чудака, или бредом сумасшедшего.
Когда я закончил говорить, старик некоторое время сидел в задумчивости. Я решил нарушить повисшую паузу прямым вопросом:
- А что, хозяин, раньше было что-нибудь похожее?