Во-вторых (и это наиболее важно) врачи могли бы спросить у пациентов разрешение. А пациенты, свободно распоряжаясь какой-то властью и знанием, могли бы сделать осознанный выбор относительно того, позволять или не позволять себя использовать. В противоположность этому, выбор Бога не связан с тем, как использовать уже существующих людей. Его выбор направлен на то, какими должны быть существующие люди и в какого рода мир следует поместить их. Богу некого спрашивать об этом. Я утверждаю, что это хорошо, что один человек А должен нести серьезную ответственность за другого человека В (который, в свою очередь, может нести серьезную ответственность еще за одного С). Для Бога логически невозможно спросить В, хочет ли он такого положения дел. Ведь если А должен нести ответственность за рост свободы, знания и силы В, то В не будет обладать достаточной свободой и знанием для совершения выбора до того, как Бог выберет, наделить или не наделить А ответственностью за В. Нельзя спросить младенца, в какой мир он хочет быть рожден. Творец должен делать выбор независимо от своих творений. Он будет стремиться в итоге принести благо им – всем им. А предоставление дара жизни – какое бы страдание ни сопровождало ее – это существенное благо. Однако когда кто-то страдает по вине другого, то сопряженное с этим благо иногда не может перевесить страдание. Здесь имеет смысл вспомнить о том, что для страдающего является дополнительным благом то, что его страдание – средство, благодаря которому тот, кто нанес ему ущерб, имел возможность сделать значимый выбор между добром и злом, который иначе он не смог бы сделать.
Несмотря на то, что в силу указанных причин, как я настаивал, Бог имеет право позволить людям причинять страдания друг другу, все же должны существовать пределы у того страдания, которое он имеет право разрешать людям причинять друг другу во имя какого-то великого блага. Родитель может допустить, чтобы старший ребенок имел возможность в чем-то ущемить младшего ребенка ради той ответственности, которой наделяется старший. Но этому есть пределы. И есть пределы даже у морального права, которым обладает Бог, наш творец и хранитель, использовать существа, обладающие сознанием, в качестве пешек в какой-то более значительной игре. Конечно, если бы эти пределы были слишком узкими, Бог был бы неспособен наделить людей большой реальной ответственностью. Он был бы в состоянии позволить им играть только в детскую игру. И все же должны быть пределы у права Бога позволять людям наносить друг другу ущерб. И в мире есть пределы тому, в какой мере они могут наносить ущерб друг другу, если учесть, прежде всего, скоротечность конечной жизни людей и других творений (один человек может ущемлять другого приблизительно восемьдесят лет). Существуют также и другие встроенные в нашу физиологию и психологию предохранительные механизмы, ограничивающие меру боли, которую мы способны вытерпеть. Однако первичным охранительным пределом является краткость нашей конечной жизни. Бесконечное навязанное страдание действительно было бы, на мой взгляд, очень весомым аргументом против существования Бога. Однако ситуация человеческого существования не такова.
Итак, Бог, не спрашивая людей, должен делать выбор между теми мирами, в которых они могут жить. В своей основе это выбор между миром, в котором у людей есть очень незначительные возможности благодетельствовать или вредить друг другу, и миром, в котором для этого имеются значительные возможности. Очевидно, что есть основания и для первого, и для второго выбора. Но мне представляется в итоге, что выбор Бога сотворить мир, в котором у нас есть значительные возможности благодетельствовать или вредить друг другу, означает создание определенного блага. И это благо, по меньшей мере, столь же велико, как и зло, появление которого он при этом допускает. Конечно же, страдание, которое он допускает, – плохая вещь, и при прочих равных обстоятельствах его желательно было бы избежать. Однако обладание естественной возможностью причинять страдание делает возможным большее благо. Бог, творец людей, не способных (по логической необходимости) самостоятельно выбрать тот мир, в который им предстоит прийти, очевидно демонстрирует свою благость. Ведь он создает для них возможность героического выбора в пользу прихода в полный риска мир, где они могут страдать ради блага других.