Во-вторых, мы можем в каком-то конкретном случае располагать свидетельством, что вещи не таковы, какими кажутся. Я могу считать, что вижу человека, несущего свою голову под мышкой. Поскольку все мое знание о человеческих возможностях указывает на то, что люди не в состоянии делать это, я справедливо буду считать, что я подвержен галлюцинации. Таково фоновое свидетельство о том, как функционирует мир. Мы рассматривали его выше в данной главе при оценке утверждений о конкретных публичных событиях. Подобным образом следует оставить без внимания случаи кажущегося опыта Бога, если мы располагаем сильным позитивным свидетельством о том, что Бога нет. Я подчеркиваю слово «сильное». Если бы мы не могли доверять своим чувствам, когда они показывают нам то, во что обычно с известной долей вероятности мы имели основания не верить, то мы навсегда оставались бы пленниками своих первоначальных верований. Если мое свидетельство говорит мне о том, что вы сегодня находитесь в Лондоне (к примеру, вы мне сказали вчера, что вы, вероятно, поедете в Лондон сегодня), а я затем отчетливо, как кажется, вижу вас в Оксфорде, я обязан верить своим чувствам, верить в то, что вы сегодня в Оксфорде, и потому обязан верить, что вы изменили свое намерение ехать в Лондон. Только если бы я видел, что вы садились в поезд и что поезд ушел, а затем услышал, как вы звоните мне из Вестминстера и Биг Бен бьет где-то рядом, тогда я был бы обязан сомневаться в своих чувствах, когда мне кажется, что я вижу вас в Оксфорде. Сходным образом обстоит дело с религиозным опытом: если у нас имеется сильное основание полагать, что Бога нет, то мы обязаны не принимать во внимание свой религиозный опыт как нечто галлюцинаторное. Но если другое свидетельство неоднозначно и говорит против существования Бога, хотя и не очень весомо, то тогда наш опыт (собственный или многих других людей) должен привести нас к выводу в пользу существования Бога.
В-третьих, может наличествовать свидетельство, что являющийся опыт не был вызван – непосредственно или опосредованно – предположительным объектом опыта. Если я вижу Джона одного в галерее в какое-то время, а затем указывается, что его брат-близнец был в галерее в это время, то очень вероятно, что лучи света, отражавшиеся от брата-близнеца, вызвали мой опыт, а Джон никак не причастен к появлению моего опыта. Поэтому, если бы мы могли показать, что в числе причин какого-то религиозного опыта не было Бога, это означало бы, что речь не идет о подлинном опыте Бога. Однако единственный способ показать это – показать, что Бога нет. Ведь если есть Бог, то он поддерживает все каузальные механизмы, которые производят все случаи нашего опыта. Возможно, какой-то религиозный опыт появляется, когда люди некоторое время соблюдают пост. Но это не указывает на то, что Бог непричастен к тому, что у некоторых из постящихся появился религиозный опыт. Ведь если Бог есть, то именно он делает так, что дисциплина поста вызывает такой опыт. Тот факт, что определенный процесс играет роль причины какого-то моего опыта, сам по себе не указывает ни на то, что опыт иллюзорен, ни на то, что это подлинный опыт. Лекарство, введенное мне в глаза, может побудить меня увидеть то, чего нет, или побудить открыть глаза на то, что есть. И если Бог есть, то благодаря ему действует дисциплина поста или что-то другое, что вызывает религиозный опыт.
Итак, резюмируя, скажем, что в случае с религиозным опытом, как и в случае со всяким прочим опытом, на скептике лежит бремя указать основание для того, чтобы не верить в то, что представляется реальностью. Единственный способ опровергнуть утверждения религиозного опыта – продемонстрировать сильное свидетельство того, что нет Бога. При отсутствии такого сильного свидетельства религиозный опыт становится еще одним значимым свидетельством того, что есть Бог. Кто-то мог бы сказать, что только религиозные люди обладают религиозным опытом. Это не всегда так. Однако верно, что практически во всех случаях люди, обладающие религиозным опытом, – это те, у кого было какое-то предварительное знакомство с религиозной традицией. Для некоторых опыт – это средство, благодаря которому религиозная традиция вновь становится для них живой. Однако сказанное выше едва ли является возражением: маловероятно, что у нас будет опыт чего-либо, если мы не знаем это нечто. Лишь тот, кто знает, что такое телефон, может представлять видимое им как телефон. Мы можем узнать, что такое телефон либо если кто-то покажет нам его, и тогда мы сможем узнать следующий телефон, когда увидим его; либо если кто-то даст нам описание телефона, и тогда мы сможем узнать его, когда увидим его. С религиозным опытом (в нашем смысле, когда субъекту представляется, что его опыт есть опыт Бога) дело обстоит так, что мы узнаем, каким может быть религиозный опыт, благодаря религиозной традиции, дающей нам понимание того, каков Бог. В главе 1 было дано формальное описание того, каков Бог, а традиция с рассказами тех, кто предположительно испытал встречу с Богом, наполняет деталями такое формальное описание. Так мы начинаем понимать, каким был бы опыт Бога, если бы он у нас появился. И все, что от нас требуется, – это понимание, достаточное для того, чтобы узнать опыт, когда он появится. Ведь, возможно, мы не можем дать полного описания такого опыта заранее или после опыта. (Вспомним знаменитый рассказ о том, как человек не мог определить опыт Бога как таковой, пока ему не рассказали что-то о Боге – история отрока Самуила в храме (1 Цар.3).