В XIX веке «старые левые», как их стали называть во время мировой революции 1968 года, состояли преимущественно из двух разновидностей мировых социалистических движений — коммунистов и социал-демократов плюс национально-освободительные движения. Эти движения росли медленно и с большими усилиями, преимущественно в последней трети XIX века и в первой половине XX. Длительное время они были слабы и маргинальны в политическом отношении. А затем в период 1945–1968 годов они довольно быстро укрепились, опять-таки, почти во всех частях мировой системы.
Тот факт, что они должны были достичь такой силы именно в период необыкновенно экспансивной А-фазы по Кондратьеву и кульминации американской гегемонии, кажется, в какой-то степени контринтуитивным. Я, однако, не думаю, что это было случайностью. Напомню о моем тезисе, что капиталисты очень не хотят перебоев в производственном процессе (забастовок, торможения, саботажа), когда мировая экономика процветает, в особенности те из них, кто вовлечен в самые прибыльные процессы, в ведущие отрасли. Учитывая, что экспансия в это время была исключительно прибыльной, производители были готовы идти на значительные уступки по заработной плате своих рабочих, полагая, что эти уступки обойдутся им дешевле, чем потеря прибыли из-за перебоев. Разумеется, это означало среднесрочный рост производственных затрат, которые станут основным фактором упадка квазимонополий в конце 1960-х годов. Но большинство предпринимателей тогда, как и всегда, рассматривали свои интересы только в свете краткосрочных прибылей, чувствуя, что они не в состоянии предсказать или контролировать то, что может случиться хотя бы через три года.
Держава-гегемон размышляла о своих интересах приблизительно в тех категориях. Ее первоочередной заботой было поддержание относительной стабильности на геополитической арене. Деятельность по подавлению антисистемных движений на мировой арене казалась слишком затратной. Там, где это было возможно (а возможно было не всегда), Соединенные Штаты выступали за «деколонизацию», о которой можно было договориться, установив режим, который предположительно будет более «умеренным» в своей будущей политике. В результате в очень большой части Азии, Африки и Карибского региона к власти пришли националистические/национальные освободительные движения.
В больших внутренних дебатах в конце XIX века — марксисты против анархистов в социальных движениях промышленно развитых стран, политический национализм против культурного в антиколониальных движениях — марксисты и политические националисты утверждали, что единственно верная программа — так называемая стратегия двух шагов: сначала захватить государственную власть, затем менять мир. К 1945 году марксисты и политические националисты явно одержали верх в дебатах внутри движений и контролировали большую часть организаций[3].
Это относительно терпимое отношение со стороны мегакорпораций и державы-гегемона привело к тому, что к середине 1960-х движения «старых левых» почти повсюду достигли своей исторической цели завоевания власти. Коммунистические партии были у власти в одной трети мира, которая тогда называлась социалистическим блоком. Социал-демократические партии сменяли друг друга у власти в большей части другой трети мира — в панъевропейской его части[4]. А к 1968 году националистические и национально-освободительные движения пришли к власти почти во всех колониальных странах[5].
Какими бы «умеренными» не казались многие из этих движений, когда они только оказались у власти, по всей мировой системе в тот момент прокатилась ощутимая волна победоносных настроений, которую вызвали все эти движения. Они чувствовали и громко заявляли о том, что будущее за ними, что история на их стороне. А власть имущие боялись, что эти заявления окажутся пророческими. Они боялись худшего. Во всяком случае, те, кто участвовал в мировой революции 1968 года, не согласились с этим. Они считали приход к власти «старых левых» не победой, а предательством. По сути дела, они говорили: может, вы и находитесь у власти (первый шаг), но вы вовсе не изменили мир (второй шаг).
Если прислушаться к риторике участников общемировой революции 1968 года и опустить местные реалии (которые, конечно, различаются по странам), есть три темы, которые, кажется, красной нитью проходят через анализ тех, кто был участником этих многочисленных бунтов, независимо от того, где они проходили — в социалистическом блоке, в панъевропейском мире или в третьем мире.
3
Верно, что марксисты разделились на два лагеря в результате Великой Октябрьской революции — социал-демократов (или Второй интернационал) и коммунистов (или Третий интернационал). Однако их расхождения касались не стратегии двух шагов, но скорее того, как реализовать первый шаг — захватить государственную власть. Более того, к 1968 г. социал-демократы перестали называть себя марксистами, тогда как коммунисты называли себя марксистами-ленинистами. Для молодых людей, которые составляли основную массу участников общемировой революции 1968 г., эти дебаты между приверженцами двух Интернационалов, столь важные для «старых левых», почти не имели смысла, потому что эти молодые люди были невысокого мнения об обеих разновидностях социальных движений «старых левых».
4
Следует помнить, что в это время главная политическая линия социал-демократических партий — государство всеобщего благосостояния — поддерживалась чередующимися с ними консервативными партиями, которые придирались только к деталям. Я считаю либералов-приверженцев Нового договора в США разновидностью социал-демократов, которые всего лишь отказались от этого ярлыка по специфическим причинам, связанным с политической историей Соединенных Штатов.
5
Большинство латиноамериканских стран стали формально независимыми в первой половине XIX в. Но популистские движения продемонстрировали там силу, аналогичную силе национально-освободительных движений в по-прежнему формально колониальном мире.