Другие сценарии более туманны. Если вслед за Шумпетером рассматривать капитализм как «созидательное разрушение», то созидание может стать уделом развивающегося мира, а разрушение — Запада-Все же это кажется менее вероятным, чем возвращение на международную арену множества различных держав, как это было в предыдущие эпохи, которые на сей раз будут организованы на глобальном уровне. А вот силы, возникающие внутри экономики, вряд ли приведут к глобальному кризису капитализма. Более вероятно, что глобальный экономический рост замедлится, как только власть в мире распределится более равномерно, это станет шагом на пути к стабильной и процветающей капиталистической экономике, хотя и с низкими темпами роста. Вполне неплохая перспектива для мира, если не брать в расчет вероятность появления класса «исключенных», составляющего от 10 до 20 % населения.
Однако, если случится один из неконтролируемых глобальных кризисов (ядерная война или серьезное изменение климата), все может пойти наперекосяк. Первый кризис — результат причинной цепочки вне рамок капитализма, второй — причинной цепочки, выходящей далеко за его пределы. Любой из этих кризисов может привести к концу не только капитализма, но и всей человеческой цивилизации. Земля может достаться насекомым. Но, в конце концов, эти проблемы не вечны, и большое значение имеют политические решения. Человечество вольно выбирать между хорошими или плохими сценариями, и потому будущее непредсказуемо. Иногда мы действуем рационально, хотя обычно это происходит в краткосрочном временном интервале, а иногда — эмоционально, идеологически и иррационально. Вот почему предсказать будущее капитализма или мира невозможно.
Георгий Дерлугьян
Чем коммунизм был
Есть очевидные причины вспомнить о коммунизме в книге, где обсуждается возможность кончины капитализма. Некапиталистические альтернативы сегодня у большинства людей вызывают образы коммунистических государств вместе с чередой однообразных многоэтажек и дымящих труб металлургических гигантов, очередями и хроническим товарным дефицитом, тягостными партсобраниями, массовыми парадами, культом личности и репрессиями. Есть и менее очевидные причины. Крах советского блока стал восприниматься задним числом как нечто самоочевидное в силу его врожденной порочности и потому в особых объяснениях не нуждающееся. Однако в 1950–1960 годах в мире преобладало восхищение либо страх перед колоссальной военной мощью, экономическими и научными достижениями СССР. Его исторические успехи не отрицались даже антикоммунистами, а по убеждению множества людей, включая советских граждан, перекрывали, если не оправдывали жертвы. В те годы западные эксперты, включая нобелевского лауреата экономиста Тинбергена и консервативного классика политологии Хантингтона, признавали, что Советам удалось осуществить модернизацию, преодолеть проблемы отсталости и национальной розни. Еще в середине 1980-х, в бурный момент горбачевской перестройки, и на Западе, и в Восточной Европе миллионы готовы были приветствовать занимавшуюся в Москве зарю общемировых гуманистических ценностей. Но ведь и сегодня чудо, произведенное рыночной реформой в Китайской Народной Республике, превозносится как едва ли не главная надежда капитализма на будущее. При этом как-то неловко забывается, что китайские реформаторы и многие успешные предприниматели до сих пор носят свои партбилеты. Так весь ли коммунизм окончился крахом в 1989 году?