Однако новая организация социальной жизни также многократно увеличила спрос на энергию, который удовлетворяется в первую очередь углеродными источниками вроде угля и нефти, а также ядерными и другими формами энергии. Новые технологии усилили спрос на ряд минеральных ресурсов. Значительное увеличение продолжительности человеческой жизни и численности населения в целом не только зависит от дефицитных ресурсов, но и сопровождается издержками, вытекающими из масштабного ущерба окружающей среде, к которому относится и возможное катастрофическое изменение климата. Та самая интенсификация сельского хозяйства, которая многократно увеличивает производство продуктов питания, обычно ведет к эрозии почвы и другому ущербу. Новые искусственные материалы часто меньше поддаются биологическому разрушению. Углеродные источники энергии приводят к загрязнению. А многие виды деятельности, распространяющиеся вместе с капиталистическим ростом, вносят вклад в глобальное потепление. И это одна из многих причин, по которым в Рио, Киото и Дохе оказалось так сложно прийти к международному консенсусу, который бы поддержал серьезные меры в связи с климатическими изменениями.
Говоря в целом, в эпоху финансиализации попытки разобраться с деградацией окружающей среды сами стали предметом торговли. Наглядный пример — предложения управлять загрязнением, создаваемым выбросами углекислого газа, посредством продажи квот на выбросы. Подобные схемы в стиле «ввести квоты и торговать ими» означают то, что на выбросы вводятся ограничения, однако тем, чьи выбросы менее установленного предела, позволяется продавать эти виртуальные «сбережения» странам-загрязнителям, чтобы они могли загрязнять еще больше. Распространение подобных схем больше связано с тем, что права на загрязнение можно выгодно связывать в ценные бумаги, которыми готовы торговать инвестиционные банкиры, а не с их реальной эффективностью в снижении выбросов.
Масштаб использования природы или необратимого ущерба, нанесенного ей, — это проблема для будущего капитализма (и жизни в целом). И это проблема, которая не может быть решена в категориях одного лишь экономического анализа. Отчасти это объясняется тем, что природные ресурсы крайне сложно правильно оценить (особенно если уделять внимание долгосрочной устойчивости). Но также и тем, что представление природы в качестве всего лишь ресурсов существенно ограничивает наше понимание истинного характера участия человека в природе и его зависимости от остальной природы.
Природа, понимаемая, по существу, как ограниченные ресурсы, является также объектом конкуренции по ее присвоению, которым заняты капиталистические организации и государства, от которых они зависят. Наиболее наглядным примером стали политика и экономика нефти в последние сто лет и особенно после 1970-х годов. Однако ближайшее будущее будет определяться и множеством других форм конкуренции за дефицитные ресурсы, которые станут проблемой как для фирм, так и для государств с обществами. Основу составляет энергия. Минеральные ресурсы необходимы для современных технологий. Поставки воды являются недостаточными и непредсказуемыми, причем часто она поступает в загрязненном виде. Даже сельскохозяйственные угодья стали объектом конкуренции, поскольку пустынная Аравия и перенаселенный Китай борются теперь за приобретение прав на плодородные земли Африки.
Борьба за ресурсы также относится к числу важных факторов, способных спровоцировать геополитический конфликт. Она уже стала причиной ряда вооруженных конфликтов, в основном мелких, которые находятся где-то посередине между гражданскими войнами, межгосударственными войнами и преступной деятельностью. В то же время обеспечение природными ресурсами (нефтью и рядом минералов) имеет центральное значение для Китая, если он и дальше будет расти. Причем вопрос обеспечения этими ресурсами заставляет Китай вступать в сложные отношения со многими странами, включая такие неустойчивые, но значимые государства, как недавно разделенный на две части Судан, который большую часть своей нефти продает Китаю. Продажа природных ресурсов имеет ключевое значение для России и некоторых других частей бывшего Советского Союза. Европа — главный импортер России, и она уже участвовала в конфликтах из-за поставок, от которых зависит. Иран — непредсказуемая держава Ближнего Востока, оказывающая обширное влияние на мусульманское население. Страны Персидского залива — крупнейшие международные инвесторы, а также важнейшие гаранты безопасности региона. Если они начнут терять устойчивость, последствия могут стать весьма ощутимыми. Нигерия, долгое время остававшаяся главным примером «ресурсного проклятия», по-видимому, начала делать некоторые успехи на все еще непростом пути развития. Несколько стран Латинской Америки являются важными экспортерами нефти, тогда как некоторые из них (например, Бразилия) относятся к числу новых индустриальных стран. США снизили свою зависимость от международных энергоресурсов, в том числе за счет инвестиций времен финансового кризиса — например, в новые технологии гидравлического разрыва. Новые способы извлечения нефти и газа из сланца — это, пожалуй, наиболее очевидный пример возможной технологической заплаты, защищающей от одной из важнейших угроз будущему накоплению капитала (и это более важная защита, чем «зеленые» технологии, которые, как выяснилось, сложнее нарастить пропорционально спросу на энергию). Однако технологическая заплата создает новые экологические проблемы. В то же время капитализм по-прежнему завязан на мировую энергетическую и ресурсную политику. Список сильных стран, участвующих в ней, можно расширить. Энергия соединяется с идеологическими претензиями на суверенность — в спорах по поводу островов в Восточной Азии, в политике Центральной Азии и даже в британских постколониальных распрях с Аргентиной.
Энергоресурсы, возможно, наиболее важный фактор, повышающий вероятность силовых конфликтов, но далеко не единственный. По всей видимости, не менее дефицитны вода и пахотная земля. При этом ресурсы — не единственный источник противоречий, есть еще религия, миграция, границы и едва ли не имперские желания расширить свои территории, не говоря уже о напряженности, возникающей из-за свидетельств того, что соседние государства накапливают вооружения или же создают ядерный арсенал. Различные диктаторы и негосударственные акторы — дополнительный источник нестабильности, искр, способных разжечь конфликт. Реальные конфликты последнего десятилетия (особенно вторжение в Ирак и затянувшаяся война в Афганистане) одновременно усилили напряженность и снизили способность США дополнять свою гегемонную власть эффективными полицейскими мерами. Все это еще больше повышает вероятность как будущих войн, так и того, что мелкие или региональные конфликты будут перерастать в крупномасштабные геополитические столкновения. Во многих отношениях сорок пять лет холодной войны представляются теперь интерлюдией в длинной истории геополитических конфликтов и реструктуризаций.
Неформальный сектор и незаконный капитализм
Финансиализация вместе с неолиберализмом в относительно богатых странах Запада ослабили ряд институтов, имеющих ключевое значение для стабилизации капитализма. К ним относились не только государственные регулирующие институты, но также профсоюзы и даже корпорации. Коммерческие корпорации, казавшиеся стабильным основанием для карьер, перестали обеспечивать медицинским страхованием, пенсиями и долгосрочными надежными местами; во многих случаях они просто перестали существовать, когда их активы стали продаваться на рынках капитала, очищенные от всех обязательств по отношению к работникам, сообществам или партнерам по бизнесу. Местные сообщества были подорваны разложением экономических основ и народных движений. Формальные организации давали обычным гражданам все меньше социальной защиты и возможностей. Этот переход не был таким же резким, как кризис институтов, последовавший за развалом СССР, однако он вел в том же направлении. Религиозные организации стали не только заниматься благотворительностью, но и участвовать в ряде институциональных услуг, начиная с найма и заканчивая консультированием. В самых разных странах ОЭСР возникли местные сети, на базе которых были организованы экономики взаимопомощи, обходящиеся в некоторой степени без денежных расчетов.
Слабые формальные институты связываются с ростом неформального сектора. Сам термин берет начало в некоторых попытках (в частности, Артура Льюиса и Кейт Харт) описать условия третьего мира, где формальные институты не получили развития на общегосударственном уровне, а потому формально фиксируемая финансовая экономика отображала лишь часть совокупной экономической деятельности. Другая часть, имеющая ключевое значение для выживания значительной доли населения, включала (в разных пропорциях) опору на «традиционные» социальные отношения, перенастроенные на помощь в новых обстоятельствах, развитие новых альтернатив формальным рыночным отношениям (в частности, бартера) и сети личных отношений, трансакции в которых могут осуществляться без оглядки на право или налогообложение. Некоторые виды деятельности в неформальном секторе можно отнести к преступным, но не все. Хотя само это понятие родилось в исследованиях третьего мира, ясно, что неформальный сектор всегда сопровождал капитализм и программы национальных государств по организации правовых систем, которые бы поддерживали капитализм и сглаживали его проблемы.