Неформальный сектор значительно разросся в последние сорок лет. Он стал значимым аспектом экономической жизни как в богатых, так и в бедных странах, важным элементом, позволяющим людям справляться с плохой работой общественных институтов (например, в последние годы коммунизма, когда формально существовала плановая экономика) и решать проблемы, возникающие из-за сокращения предоставляемых общественных благ (в особенности в бывших коммунистических странах после перехода к демократии, но также в капиталистических странах, навязавших режим неолиберализма и бюджетной экономии). По большей части он организован на уровне сообщества: мелкий бартер, кооперативы, денежные сделки, которые уклоняются как от налогов, так и от финансовой индустрии. Неформальный сектор — это не просто источник социальных проблем. Это также и плацдарм для креативности. Работавшие в гаражах изобретатели и предприниматели, ставшие частью мифологии Силиконовой долины, свои первые фирмы организовывали неформально (особенно в периоды, когда венчурный капитал собрать было сложно). Точно так же поступают сегодня похожие на них предприниматели в Индии и Нигерии. А еще режиссеры и артисты. Неформальный сектор иногда может быть богемным, а иногда он удивляет своей близостью к среднему классу. Его динамичные, привлекательные фирмы могут платить налоги, хотя и не всегда, у их сотрудников могут быть пенсии и медицинские страховки, но это тоже не обязательно.
Неформальный сектор — это не только местные сети и другие альтернативы формальным рынкам и институтам, построенные на близком знакомстве. Он включает также значительные участки транснациональных капиталистических структур, которые по крайней мере отчасти работают за пределами государственных институтов и права. К их числу можно отнести отмывание денег, банковские услуги и инвестиции, поддерживаемые как силой, так и контрактами. Кроме того, они включают уклонение от налогов, незаконную торговлю и ряд иных запрещенных потоков — минеральных ресурсов (например, «кровавых алмазов» или колтана), оружия (в основном стрелкового, но также танков, самолетов и ракет), наркотиков и людей. Этот обычно противозаконный капитализм нередко организован намного более формально, чем можно было бы подумать по выражению «неформальный сектор», его доходы и инвестиции составляют триллионы долларов (хотя, что неудивительно, их сложно подсчитать точно).
И так уже достаточно значительная индустрия уклонения от налогов и незаконных инвестиционных потоков была существенно расширена в результате достаточно специфической смены коммунизма в России капитализмом. В изрядной мере этот процесс сопровождался разворовыванием государственных активов бывшими чиновниками и превращением подобных активов в некий гибрид капиталистических предприятий и организованной преступности. Это способствовало развитию массовой незаконной торговли и привело к вбросу огромных сумм денег в уже процветавшую к тому времени сеть незаконных рынков. Возможно, около триллиона долларов неучтенного капитала было быстро выведено из таких стран, как Россия, в налоговые убежища вроде Кипра и Каймановых островов, а затем все эти средства инвестировались как в легальный, так и в нелегальный бизнес, и в самой России, и по всему миру.
Значение относительно локального неформального сектора и широкомасштабного незаконного капитализма приоткрывает слабости формально фиксируемого капиталистического роста. Во-первых, этот рост не способен достичь распределения, необходимого для поддержания общественной жизни и воспроизводства. Формальному капитализму в действительности нужен неформальный сектор, чтобы поддерживать базовые условия жизни во многих обществах и, соответственно, социальный мир, необходимый для процветания тех частей общества, которые основаны на законных рынках. Особенно это относится к тем частям капиталистических обществ, которые в наибольшей степени страдают от провалов формального рынка, — например, к трущобам, жители которых должны полагаться в основном друг на друга и мелкое предпринимательство, иначе они не выживут, поскольку и большой капитализм, и государство там неэффективны. Но также иногда это относится и к более крупным структурам, коррупция в которых говорит не только о жадности отдельных людей, но и о слабом развитии институтов. Во-вторых, крупные объемы капитала, закачанного в незаконную глобальную торговлю, с одной стороны, отнимают средства у формального сектора, а с другой — понижают предсказуемость рынков и рисков. Конечно, капитал с незаконного сектора может проникать и в законные рынки капитала, а также напрямую инвестироваться в законные фирмы (что может сопровождаться незаконными управленческими приемами, например взятками или угрозами применения насилия, но это тоже не обязательно и не всегда так). Развитие неформального сектора и коррупция подрывают необходимое государственное регулирование и прямо или косвенно подключают законные фирмы к незаконным, которые занимаются, к примеру, торговлей наркотиками или проституцией.
Способы организации значительной части глобальной политической экономии выходят за пределы «официальной» миросистемы национальных государств и капитализма. Столкновение государств и корпораций, организованная преступность разного уровня, политическая власть военных правителей и картелей, экономическая власть полуавтономных частей государств, в том числе армии, — все это позволяет увидеть более сложный мир, угрожающий тому капитализму, который мы знаем. То же самое можно сказать о вызовах, связанных с кибербезопасностью, — начиная с «Wikileaks» и заканчивая хакерством, вредоносными программами, целевым фишингом и другими тактиками, применяемыми как при поддержке государств, так и свободными стрелками, иногда против государств, а иногда и против корпораций. Это одна из сторон трансформации капитализма, у которой есть некоторые исторические прецеденты, но нет ясного будущего.
Заключение
Хотя вряд ли капитализм развалится на следующей неделе, также маловероятно, что он будет существовать вечно. Глупо представлять будущее всего лишь как линейную проекцию настоящего.
Капитализм может быть сломлен внутренними противоречиями, включая его общую склонность к кризисам, а также тот специфический рост рисков, который был связан с односторонней финансиализацией в большинстве стран мира. Действительно, после краха рынка 2008–2009 годов удивительно мало было сделано для того, чтобы улучшить регулирование или структуры рынка; всем заправляют в основном те же самые фирмы и люди. Вот почему все те же риски остаются с нами.
Но не менее важны и возможные варианты внешнего подрыва, который могут спровоцировать экологические катастрофы, болезни, войны или восстания. Инфраструктурные системы, от которых зависит капитализм (например, коммуникационные сети или энергообеспечение), также могут быть подорваны, в том числе и политическими акторами. По всем этим причинам процесс глобальной интеграции, которая становилась все более тесной, может в какой-то мере пойти вспять. Справиться с провалами помогут, возможно, более свободно связанные друг с другом системы, стоящие на разных устойчивых фундаментах.
Капитализм может прийти в упадок без распада как такового, если он будет организовывать все меньше экономической деятельности, тогда как альтернативные системы — все больше. Рост может замедлиться. Это может произойти как в глобальном масштабе, так и, что более вероятно, в разной мере в разных странах и регионах. Возможно, усиливающаяся интеграция глобальных рынков, поддерживаемая капитализмом, замедлится или пойдет вспять, образовав в разных условиях системы, организованные по-разному. Капитализм может играть более важную роль в некоторых из них, тогда как в других — ограниченную или маргинальную. Коммерческие фирмы, действующие в тесном контакте с государствами, видимо, будут больше управлять экономическими отношениями, оставив меньше пространства для «свободных» рынков. Не исключено, что в их организации будут больше учитываться цели, отличные от накопления капитала. Социальные и политические институты могут уравновешивать капитализм в большей или меньшей степени; незаконный капитализм может как вырасти, так и сократиться. То есть капитализм может остаться жизненно важной частью глобальной политической экономии, но при этом в какой-то мере утратить свое значение. Но также может возникнуть и совершенно новая экономическая структура.