Между тем сложность экологии нашей планеты столь высока, а изменения столь обширны, что никто не способен предсказать будущие подвижки. Достаточно очевидно, что уровень воды поднимется (и уже поднимается) и что это ставит под угрозу затопления значительные участки суши. К тому же достаточно ясно, что средняя температура в разных регионах мира изменится (и уже меняется). Однако в результате может произойти перемещение сельскохозяйственного производства и источников энергии в новые зоны, что, возможно, в целом компенсирует ущерб в других зонах.
То же самое относится и к эпидемиям. Колоссальные успехи мировой медицины за последние сто лет поставили под контроль множество заболеваний. Тем самым старинные враги человечества, микробы, были поставлены в ситуацию, когда им пришлось искать новые пути сопротивления нашим средствам. Здесь, опять-таки, наши знания кажутся очень большими, но в конечном счете выясняется, что они слишком малы. Как быстро мы будем учиться в этой гонке наперегонки со временем? И как много из узнанного нами надлежит переосмыслить, для того чтобы выжить?
Остается еще призрак уничтожения в результате применения ядерного оружия. После окончания холодной войны и провала дерзкой попытки США навязать однополярный мир распространение ядерного оружия стало практически неизбежным. Сейчас, может быть, и нет непосредственной угрозы войны между государствами. Более того, ситуация практически прямо противоположная. Ядерное оружие по сути своей есть оборонительное оружие и потому снижает, а не увеличивает вероятность войны между государствами. Тем не менее остается ряд факторов, не поддающихся расчету. Мотивации негосударственных субъектов необязательно совпадают с мотивациями ответственных официальных лиц. Несомненно, существуют те, кто очень хотел бы заполучить в свои руки ядерное оружие (а также химическое и биологическое) и тут же использовать его. Ограниченные возможности некоторых государств по защите своего ядерного арсенала от захвата или кражи могут облегчить такого рода негосударственным субъектам доступ к оружию массового поражения. Кроме того, никогда нельзя исключать появления неких вышедших из-под контроля государственных агентов, вроде доктора Стрейнджлава из одноименного фильма.
Вполне вероятно, что мир переживет глобальную трансформацию без какой-либо из этих катастроф. Но вероятно также, что будет иначе. Многое зависит от того, какими будут новые политические структуры и как быстро они появятся. Предположительно, эти новые структуры предпримут определенные действия, которые смогут понизить или даже устранить вероятность глобальных катаклизмов. Сразу скажем: это не просто природные катаклизмы. Голод, эпидемии, ядерный терроризм — это определенно политические вызовы человечеству. Именно потому мы говорим, что они не поддаются расчету. Поиск эффективных мер против них подразумевает принятие политических решений. Одна из самых распространенных реакций на эти проблемы — запереться и закрыться от остального мира, чем уже занимается множество протекционистских и ксенофобских деятелей. Мы уже наблюдаем эту опасную тенденцию практически повсеместно. Значит, те, кто хотел бы жить в более демократической и эгалитарной системе, должны более активно и продуманно разрабатывать политические стратегии, способные эффективно противостоять этому тренду.
Переходы
Каковы бы ни были наши разногласия, мы признаем, что в ближайшие десятилетия привычные конфигурации глобальной политической экономии должны будут измениться значительным и пока не очевидным образом. В ближайшие годы политики, общественные движения и представители СМИ будут безуспешно пытаться применить старые рецепты и средства. Правительства и некогда господствовавшие бизнес-корпорации обнаружат, что их рычаги воздействия уже не столь эффективны, как раньше, что их хорошо отработанные ходы из политического и идеологического репертуара теперь становятся бесполезны и скорее создают новые проблемы. Недовольные, вероятно, будут столь же недовольны, как всегда. Но они перестанут четко понимать, против кого направить свой протест, чего требовать, как организовываться и с кем вступать в союз. Наше теоретическое знание прошлых исторических переходов окажется не слишком надежным советчиком. Грядущие годы потребуют от нас пересмотра и корректировки наших теорий (впрочем, разве это не соответствует природе научного знания?). Причина отчасти в том, что многие проблемы и возникающие перспективы будут беспрецедентными в человеческой истории. В основном же проблема в том, что системно-исторические переходы происходили и, очевидно, будут происходить одновременно на нескольких уровнях. Обычные стратегии становятся в такие эпохи невозможными. Американская имперская гегемония на глазах слабеет, как уже давно предсказывала геополитическая теория. Исчерпываются ее главные внешние резервы в производственном потенциале, финансах и политической готовности к подчинению Китая и Евросоюза. Основной вопрос теперь заключается в том, сколь резким или сколь плавным будет грядущий закат Запада. Мы хотели бы надеяться, что это будет равное разделение власти и богатства между историческим Западом и остальным развивающимся миром, которое произойдет договорным путем, то есть не будет носить разрушительный характер.
Подчеркнем еще раз, что главное, в чем мы согласны, — это неопределенность будущего в его важнейших чертах. Политическая борьба с несколькими возможными исходами будет играть ключевую роль в выборе путей и даже самих коллективных целей. И тогда общественные науки могут вдруг стать очень полезными. Макроисторические теории предупреждают об опасных вариантах будущего. На среднем уровне это фрагментация и инволюция, то есть продолжение по сути того же самого, но в сжавшейся и ущербной форме. Ближайшим примером такого развития событий может служить судьба СССР. Есть и худший сценарий — диктатура фашистского типа, поддерживаемая общественными движениями обозленных патриотов-реваншистов и под пятой всепроникающего полицейского государства. К сожалению, история фашизма XX века показывает, что он способен создать, по крайней мере на несколько десятилетий, жизнеспособные политические экономии, в которых большие группы людей могут извлекать пользу из угнетения других больших групп людей. Даже исключительно агрессивный, страдающий крайней манией величия нацистский режим в Германии погиб в ходе войны с внешним противником, но не в результате внутренней политической трансформации или революции.
Тем не менее те же самые теории указывают на возможность более обнадеживающего пути через годы хаоса. Наши надежды основываются на теоретически обоснованном наблюдении, что в прошлом людям было свойственно отвечать на большой структурный кризис построением качественно новых и более обширных систем коллективной власти. В ходе своего развития этот тренд проходил через периодические коллапсы и всплески человеческой изобретательности (не всегда мирные), которые в конечном счете приводили к новым периодам стабилизации и процветания.
Происходящее ныне похоже на начало подобной волны, от глубокого кризиса к его преодолению через переход на качественно иной уровень коллективных возможностей, и на сей раз речь идет о действительно всем населении планеты. Как любил повторять наш друг и коллега Джованни Арриги, системные проблемы требуют системных решений. В его аналитической модели траектория исторического капитализма проходит через несколько повышательных волн пространственного расширения и реструктуризации[18]. Европейские капиталисты выжили среди разрушительно-созидательного хаоса XVI века, сумев защитить свои операции и собственность путем создания национальных государств Нового времени с их современными армиями и налоговыми органами. Выражаясь в более аналитической терминологии, капитализм совершил свой исторический прорыв за счет интернализации охранных издержек. Прототипом послужили купеческие города-государства Италии эпохи Ренессанса, организационными наследниками которых выступили уже протестантские Нидерланды и Англия. Следующая волна принесла интернализацию Производственных издержек, связанную с промышленной революцией 1780-1840-х годов и британской гегемонией. Но эта же эпоха принесла рыночные кризисы, следствие предпринимательских экономических циклов, и возникновение революционных и реформистских движений. В конечном итоге противоречия динамичного XIX века привели к остро конкурентной геополитике индустриального империализма, которая в 1914 году едва не покончила с капитализмом. Американская гегемония в XX веке смогла обуздать эти кризисы при помощи добавления нового уровня сложности: интернализации транзакционных издержек внутри США и на мировом уровне. Острая необходимость в стабилизации капиталистической системы и защите ее от множества опасностей определила после 1945 года беспрецедентно сложную и очень впечатляющую архитектуру современных государств, экономических корпораций и международных организаций.
18
Giovanni Arrighi, The Long Twentieth Century: Money, Power and the Origins of Our Times. (Updated edition). London: Verso, 2010. Арриги Джованни. Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени. М.: Территория будущего, 2006.