Теперь я никто. Без льда я никто! И никто для остальных. Если ты не приносишь медали — система тебя переваривает и выплевывает, как ненужный винтик. Медицинская помощь — это все, что могут мне предложить! Мало ли? Да! Мне нужны лучшие зарубежные врачи. Мне нужна поддержка тренера. Мне нужны, пусть легкие, но тренировки. Черт, они должны помогать. Должны знать как. Но нет. Я осталась одна. А мой тренер…
Официально от меня никто не отказывался, но последняя наша встреча глубоко засела в моей голове. Она мне сказала, что нам не по пути. Сказала, что мне нужно подумать о здоровье. Официально меня никто из ее школы не исключил, но понять дали, что меня больше не ждут. Я фанатично верила, что смогу с ней стать чемпионкой. А теперь, вера в меня утеряна у нее. Почему? Все просто. Я слишком травмирована для своих пятнадцати лет. Последние лет десять чемпионки мира и олимпийские чемпионки девочки не старше семнадцати лет. Мне через месяц шестнадцать. А значит, через год, когда я снова смогу (если смогу) кататься и показывать результаты, мне будет семнадцать. Это уже слишком много для этого вида спорта. Смешно ли уходить на пенсию в семнадцать?
Страшно. Но моя мечта — это не только медали. Это победа над собой. Я хочу первой в истории выполнить все четверные прыжки в одной произвольной программе. Хочу победить пресловутый возраст в семнадцать лет и оставаться в топе лучших фигуристок. Я готова жертвовать всем ради этого: временем, здоровьем, детством (как говорит моя мама).
Что ж, Анна Аксенова официально чемпионка мира. Как же горько! Все мечты рушатся в одно мгновение.
Два месяца я живу в аду. Был обычный день. Обычная тренировка и попытка единственного элемента, который мне не покорился — аксель в четыре оборота. Удачные попытки на тренировках были, но мало.
Роковой прыжок. Отталкивание и уже в полете надо льдом я чувствую нестерпимую боль, не группируюсь, как следует и неудачно падаю, разбивая колено, не могу встать. Болевой шок. Не могу пошевелиться.
Так моя жизнь разделилась на до и после.
За эти два месяца по словам психолога я должна пройти все стадии принятия своей боли и горя: шок, отрицание, гнев, торг, депрессия, тестирование, принятие.
Но как, скажите, можно смириться с тем, что твоя мечта не сбудется? Как принять, что годы детства, посвященные изнуряющим тренировкам пойдут прахом? Это просто невозможно!
И я постоянно мечусь от гнева, впадаю в депрессию, пытаюсь найти выход, пытаюсь отрицать очевидное, пытаюсь принять и снова отказываюсь, и так по кругу. Если эти стадии действительно существуют, то не для меня. Или я хожу по кругу, не знаю.
Вся моя семья сегодня была в сборе. Хотя такое бывает редко. Они говорят, что понимают, насколько мне больно. Но нет. Ничего они не понимают! Абсолютно. Моя мама — географ, а папа — доктор философских наук. Представляете, насколько они далеки от спорта? Но, если бы честной, то они мне не родные. Хотя и биологические родители к спорту отношения не имели.
Когда мне было семь лет, мои родители оставили меня и мою старшую сестру Леру с тетей и дядей, уезжая на выходные вдвоем за город. У них была годовщина свадьбы. Но они так и не вернулись. Водитель фуры заснул, тем самым в одно мгновение сделав нас сиротами. Так мы и остались жить у тети и дяди. Тетя Ира — родная сестра-близняшка моей мамы. Наверное, именно поэтому я быстро стала называть ее мамой Ирой. Позже в обращение ушло из речи имя, мама Ира стала просто мамой.
Наверное, я не так переживала потерю, как Лера, я была ещё маленькой, не до конца понимала, что происходит, тем более уже тогда вся моя жизнь крутилась вокруг льда. Мне некогда было горевать, мне нужно было тренироваться. Я часто вспоминаю фразу моей родной мамы Инны, которая сказала мне, что я буду олимпийской чемпионкой. Я так ей верила. А теперь… Я даже чемпионкой мира не стану.
Я так погрузилась в свои мысли, что не заметила, что мама зашла в комнату.
— Как ты? — осторожный голос матери вывел меня из страны самобичевания.
— Не знаю, мам. Уйди, пожалуйста, я хочу побыть одна, — сквозь слезы прошептала я.
— Я чай сделала, купила твой любимый ’наполеон’ в пекарне, которая в соседнем доме. Может пойдем, все вместе попьем чай? — ласковый голос матери меня только раздражал.