— Воля ваша, милорд, — покачал головой Иеремей. — Воля ваша, но леди вам этого не простит.
— Как будто я нуждаюсь в её прощении! — хмыкнул граф, с отвращением глядя на графин с чистой водой. Ему хотелось выпить, но после принятого средства от похмелья это было неразумно. Интересно — откуда госпожа графиня знает об этом средстве?
Для меня утро началось довольно рано: ровно в тот момент, когда мой супруг и повелитель отправился в свою спальню. Это ж надо такое здоровье иметь — пить до шести часов утра. Встанут, стало быть, часам к четырем, не раньше. И головы болеть будут, это уж как пить дать. Что ж, значит, мне нужно встать, принять душ, собраться, и идти знакомиться со слугами. В конце концов, граф сам сказал, что отныне это входит в мои обязанности: заниматься бытом в доме.
— Лита, найди мне Иеремея. Я правильно поняла, что он распоряжается всеми вами?
Девушка кивнула, проворно убирая постели. Я подошла к кроватке: маленький виконт спал, тесно прижав к себе медведя. Ночью он несколько раз просыпался в слезах, и мне пришлось устроиться рядом с ним. Хорошо, что облюбованный мной диванчик оказался не слишком тяжел, так что мы устроились прекрасно.
— Лита, тебе придется остаться с малышом, — сказала я, когда девушка вернулась. Уже умытая, свеженькая, чем-то похожая на Тэссу. Такая же молоденькая, синеглазая и румяная. — Попозже я решу — останешься ли ты няней, или придется подыскать кого-то еще. Никуда из комнаты не уходи. Если виконт проснется — немедленно позови меня. А мы пока спустимся в кухню.
И мы пошли в кухню. Она располагалась в полуподвальном этаже дома, выходила окнами и дверями на хоздвор. Хозяйничала там дородная женщина в годах. С нею вместе работали еще две женщины, помоложе.
Иеремей торжественно представил меня, как новую хозяйку усадьбы. Повариха с помощницами равнодушно поклонились. На мое требование показать меню переглянулись, пожали плечами:
— Дык это, мы без этого обходились, — ответила повариха. — Вот, на завтрак у нас каша будет. А про обед еще и не думали. Со вчерашнего дня немного мяса осталось, разогреем. Господин наш не привередлив. А прочим и вовсе не по чину.
— Я — привередлива! — пожала плечами уже я. — Значит, готовить тут будут так, как хочу я. А что на завтрак виконту приготовлено?
— А господину виконту завтрака не полагается. Мадам Генриетта не приказывала готовить для него. Только стакан молока и черный хлеб.
Н-да, все еще хуже, чем я думала. Ладно, с проверкой я приду попозже, а сейчас…
— Мясо есть? Специи? Молоко? Яйца? Куриный бульон сварить сумеете? Или мне самой этим заняться? Что такое «хаш» — знаете?
Кухарки только переглядывались и пожимали плечами. Спорить не решились — и то хлеб. Через пару часов был готов и хаш, и легкий куриный бульон для виконта, и свежие булочки для меня… Иеремей время от времени заглядывал на кухню, качал головой и улыбался чему-то. Потом он же распорядился приготовить все к завтраку в той же малой гостиной, где почти до утра веселились мужчины. А я вспомнила об одном простом рецепте от похмелья. Матушка моя неоднократно его на батюшке испытала. Действует радикально и надолго отбивает стремление к излишествам. Приготовила, разлила по бокалам, велела Иеремею подносить каждому, кто уже изволил продрать глаза. Тот, явно узнав зелье, хмыкнул и обещал осчастливить всех. Я кивнула и отправилась к ребенку.
Малыш уже проснулся, и теперь сидел в кроватке, притянув к себе медведя.
— Здравствуй, малыш, — присела я рядом, осторожно касаясь светлых пушистых волос. Малыш напрягся.
— Не бойся меня, Артур, я тебя не обижу. Мы сейчас пойдем в ванную, умоемся, потом я смажу все твои синяки лечебной мазью, и будем завтракать.
— Мадам Генриетта не разрешает, — шепотом сказал мальчик, еще больше скукоживаясь. Я осторожно попыталась пересадить его к себе на колени. Мальчик не сопротивлялся, но… Зря я выгнала эту… эту… Надо было выпороть её вожжами на конюшне. Смазать самой жгучей мазью и выпороть еще раз.
— Запомни, малыш, мадам Генриетта больше никогда не появится в этом доме, — шепнула ему в розовое ушко. От него пахло сейчас так, как и должно пахнуть от ребенка: молоком и детством. — Я не дам тебя в обиду никому.
Мальчик только вздохнул.
А потом мы купались в ванне, вытирались большим пушистым полотенцем, смазывали синяки и ссадины — Артур мужественно пытался не плакать, а я сцеловывала с его пушистых ресничек слезинки. Потом… Потом я ругалась самыми грубыми словами, какие только знала, но мысленно: у малыша не было ни одного приличного костюмчика. Так, ветошь какая-то, только на тряпки и годится. Пришлось звать Иеремея, требовать немедленно отыскать хоть какую-то портниху, заказывать белье и все остальное. А потом еще и приказать немедленно заняться генеральной уборкой в комнатах малыша.