— Ваше сиятельство, — обратилась к мужу. — Вы идите — я сама займусь ребенком. Идите, у вас гости… А мы сейчас займемся ванной, лечением… Это не слишком приятное зрелище. И ваше присутствие пугает малыша.
— А вас это не пугает? — как-то саркастично вопросил граф. — В любом случае, это дело слуг. Думаю, они справятся с четырехлетним мальчишкой, у которого плохой характер.
— Плохой характер и дурное воспитание — это у вас, граф, — ровно ответила я, поглаживая малыша, — А ребенку не хватает любви, нежности и ласки. Впрочем, кому я об этом рассказываю! Идите, ваше сиятельство, не заставляйте ваших друзей страдать от засухи.
Граф некоторое время сверлил меня взглядом, но мне уже было все равно. Я такому давно не поддавалась, еще со времен пансиона. Да, была в моей жизни такая страничка. Пансион для девочек из незнатных, но достаточно богатых семейств. Бабушка настояла, сказав, что там я научусь тому, что мне пригодится в жизни. Наверное, она была права: я многому научилась именно там. Самое главное, я научилась выдержке, умению молчать, хранить свои и чужие тайны, не верить сплетням и доверять только себе. А еще нас учили, как вести хозяйство, рукоделию, и всему тому, что положено знать будущей жене и матери. У меня был красный выпускной лист. Отец оправил его в узорную рамку и повесил на стене в моей комнате. Кажется, там он и остался.
Наконец его сиятельство соблаговолил оставить нас в покое. Лита, до сих пор жавшаяся в сторонке, тут же подошла ко мне, шепотом сообщив, что ванна готова. Я подняла ребенка и пошла за ней, уповая на то, что больше никто не будет лезть мне под руку.
Потом, спустя довольно длительное время, мы уложили отмытого и накормленного ребенка в перестеленную кровать — для этого мне пришлось приказать выкинуть всё, что на кровати лежало. Вместе с кроватью — не люблю клопов. Лита металась угорелой кошкой, подключив к процессу еще двух слуг — мужчин. Дворецкий Иеремей, одобрительно что-то бормоча, велел доставить из какого-то чулана вполне приличную детскую кроватку — как раз по росту ребенка. Нашелся и новый матрац, и подушки. И постельное белье, и одеяло. Я приказала принести в комнату ребенка свой нераспакованный баул с вещами, и добыла оттуда большого пушистого медведя. Я купила его за неделю до сватовства графа. Просто захотелось- уж не знаю, почему. О ребенке я и не думала в тот день, когда с младшими сестрами вышла прогуляться по модным лавкам. Увидела витрину лавки, где торговали игрушками, не удержалась. А войдя внутрь — наткнулась взглядом на пушистое желто — коричневое чудо со стеклянными черными глазками и розовым фетровым язычком. Видно, в кои-то веки предвиденье сработало. Пригодился медведь. Артур обхватил игрушку ручонкой, прижался к ней, и через минуту уже крепко спал.
— Лита, постели мне здесь, на этом диване, — устало сказала я, опускаясь в кресло. — Надеюсь, в нем нет клопов. Но в любом случае, одну ночь я как-нибудь переживу. И принеси мне стакан теплого молока с медом.
Лита странно на меня посмотрела, однако возражать не осмелилась. И правильно. В «свои» комнаты я сегодня не пойду. Нет у меня желания еще и с пьяным супругом отношения выяснять. А что он пьян — я знаю точно, потому как даже сюда, на третий этаж, доносятся пьяные голоса веселящихся мужчин.
— И да — ты тоже сегодня ночуешь здесь, — добавила я, когда девушка вернулась со свежим бельем подмышкой, и стаканом теплого молока. — Выбирай себе любой из оставшихся диванчиков. И давай уже спать. Только закроем двери на засов и пододвинем комод.
— Но… — растерянно уставилась на меня девушка, — Ваше сиятельство, зачем вам это?!
Я вздохнула. Не люблю объяснять, но придется.
— Лита, ты слышишь — как изволит веселиться его сиятельство?
Девушка кивнула, зябко передернув плечами.
— Так вот — у меня нет ни малейшего желания испытывать на себе всю прелесть общения с пьяным мужем. Особенно сегодня. Особенно, когда здесь спит избитый ребенок. Особенно, когда я так устала за весь этот длинный день. А еще мне может понадобиться твоя помощь, если мальчику вдруг станет плохо. Так что прекращай пререкаться, стели постель, и давай уже спать.
Глава четвертая. А по утру они проснулись…
— О-ох-х! Голова моя, голова! — простонал его сиятельство граф Тариэл Тарский, с трудом разлепляя глаза. И тут же вновь зажмурился: резало их невыносимо, хотя в комнате и царил полумрак. — Не иначе, мы вчера закончили попойку гномьей горилкой — именно после неё такое похмелье. Так, а что было-то?!