— Лели, прошу вас, не надо, — осторожно подошел ко мне Роксидион. — Не стоит он ваших слез.
Он положил руки мне на плечи, развернул лицом к себе, стирая слезинки, провел пальцем по щеке. А потом… Потом поцеловал. Нежно, бережно, осторожно, и у меня дрогнуло что-то глубоко внутри. И в то же время накатило ощущение странной боли. Даже не боли — будто где-то в груди что-то оборвалось, а потом накатил огненный вал, от которого у меня закружилась голова. Перед мысленным взором предстала картинка из того далекого дня: я и Дион бежим по парковой дорожке навстречу друг другу, наши отцы идут где-то далеко позади, беседуя о своих делах.
— Я хочу летать! — кричу я, раскинув руки в стороны — за моей спиной вьётся по ветру большой шелковый платок. Он кажется мне крыльями сказочной птицы.
— Я научусь, — отвечает мне Дион, подхватывает меня за талию и кружит вокруг себя. Он на полторы головы выше меня, шире в плечах и старше на четыре года. А потом опускает на землю и неожиданно чмокает меня прямо в губы. И мы замираем в смятении, хлопая друг на друга глазами.
— Я научусь летать, Лели, — шепчет Дион, придерживая меня, потому что вместе с нами кружится парк, деревья и небеса. — Я обязательно научусь, и мы будем летать вместе.
— Мы будем летать вместе, Лели? — спрашивает у меня Роксидион, не отпуская меня. — Ты обещала, что однажды мы взлетим. Ты помнишь, что обещала подарить мне целый бассейн с радужными рыбками?
— Так это был ты?! И ты все это время молчал?!
Светлейшая, прости меня за дурость, но рука сама взлетела, и отвесила графу пощечину. Он даже не отшатнулся, перехватил мою руку и прижал к щеке, глядя на меня потемневшими серыми глазами в обрамлении угольно-черных ресниц.
— Я все эти годы любил только тебя, мне снились твои радужные рыбки, и почему-то они летали. Лели, ты простишь мне мою нерешительность? Ты позволишь мне ухаживать за тобой, а когда придет время — разрешишь мне просить твоей руки?
— А ты научился летать, Дион? — улыбаюсь я сквозь пробившиеся слезы. Он кивает, подхватывает меня за талию, и всплывает к самому потолку.
— Так что ты ответишь мне, Лели?
Я молча киваю. И уже сама целую его в щеку, на которой горит отпечаток моей ладони.
— Дион, только я не знаю — как это бывает, — шепчу в самое ухо. — А ты? Ты знаешь?
— Мы узнаем это вместе, — шепчет он в ответ, и снова целует меня, от чего у меня за спиной, кажется, вырастают крылья…
Снизу доносится вежливое покашливание лорда Андре:
— Лели, Роксидион, спускайтесь, нам пора ехать в Храм, если мы хотим покончить с этим до завтрашнего утра, — говорит он негромко.
И вот мы стоим перед алтарем Светлейшей, почтительно внимая словам жреца. Он говорит что-то о поспешливости, нетерпении и еще о чем — то, чего я не слышу, оглядываясь на лорда Андре. Мне хочется сбежать от своих спутников, закрыться в своей комнате и обдумать все, что сегодня случилось. Лорд, кажется, понимает меня. Он осторожно подходит к жрецу, и заговаривает с ним на странном языке — языке магов. Жрец сначала хмурится, но потом светлеет лицом, кивает и поворачивается к нам.
— Лорд Тарский, вы признаете свой брак ошибкой? — спрашивает он. Тариэл кивает и твердо произносит:
— Да.
— Вы признаете, что брак не был консумирован?
— Да.
— Вы готовы расторгнуть брак?
— Да.
— Леди Тарская, вы готовы вернуть лорду Тарскому его слово?
— Да.
— Вы подтверждаете, что брак не был консумирован?
— Да.
— Властью данной мне, объявляю ваш брак расторгнутым.
В чаше у ног статуи Светлейшей вспыхивает огонь, в котором сгорают принесенные нами так и не надетые ни разу обручальные кольца. Мы должны были надеть их на утро после брачной ночи. Брак расторгнут, и теперь мы свободны. Тариэл уходит из Храма, даже не обернувшись. Жрец смотрит ему вслед и качает головой. Жрецам дано видеть многое.
— Пустую дорогу выбрал граф Тариэл Тарский, — с сожалением говорит он. — Ступайте, дети мои, да будет с вами милость Светлейшей.
Глава двадцать первая. Последние скелеты