— Так я же тебе докладал, — простодушно проговорил Ефтюшка,— что барин твой схвачен, под полом сидит. Ай запамятовала?
Аленка, закрыв лицо руками, выбежала.
— Охо-хо,— вздохнул Савва, прикрывая дверь.— Хоть и атаман, а девчонка же. Ну она разве виновата, что не вовремя любовь пришла. Она же, зараза, не спрашиват, ударит во грудь и запалит там огонь.
Старики сели на лавку рядом, задумались.
— Ты в молодости... стражд'ал?—спросил Ефтюшка.— Я дак нет. Привез мне батько невесту из соседней деревни, сказалз «На тебе мосол—грызи». Детишков мне таскает чуть не кажин год, все девок. Сейчас опять брюхата осталась. Как она таи?
— В молодости я, Ефтюха, гго святым местам ходил, баб возненавидя. Меня сия напасть под старость лег словила.
— Ух ты! Влюбилси? В кого?
— Вот в нее, в Аленку.
— Побойся бога! Она дочь тебе.
— Как дочь и люблю. Отцовство во мне, Ефтюха, проснулось. Тоже не вовремя. Так она мне дорога — на смерть за нее пойду.
— То-то ты в последнее время молчалив стал. Боишься?
— Боюсь. Может, напрасно я ее р атаманы послал, а?
— Так это не ты, бог ей указал.
— Веру я в наше дело теряю. Головы у дела сего нет. Илейка правду сказал — Стенька смалодушествовал. Были мы под Кузьмодемьянском, под Ядрином — от него ни одного указу. Сейчас здесь толчемся. Кто как вздумает. Ватаги мечутся, атаманы как слепые котята тычутся. Раздавят нас...
...Аленка выскочила на двор, в горящее лицо ударил холодный ветерок. Навстречу ей Еремка.
— Ты про Белолобого спрашивала?
— Ну? -
— Нашел я его, а что делать — не знаю. Двух конюхов искалечил, зараза. Бьет задком и передком. Грызется, никого к себе не подпускает.
— Идем.
Белолобый стоял в малой конюшне, где шорницкая. От нашейного ремня к двум стойловым столбам натянуты цепи. Узда висит на столбе. Аленка попросила краюху хлеба, подошла к стойлу, протянула жеребцу:
— Ты все балуешь, Белолобый. Меня забыл совсем.— Жеребец, увидев чужого человека, тряхнул рез« ко головой. Звякнули цепи, застучали о настил копыта. Аленка подошла ближе:
— А помнишь, я тебе корку дала. Возьми.
Белолобый пряднул ушами, повернул голову в сторону, как бы стараясь лучше разглядеть человека, потом заржал негромко и потянулся к хлебу, мягкими губами принял краюху. Аленка осторожно просунула ру« ку в стойло, потрепала коня меж ушей. Жеребец снова заржал, тихо, воркующе.
— Вот видишь, много лет прошло, а ты узнал меня.— Аленка расстегнула пряжку ошейника, цепи упа* ли. Другой’ рукой сняла со столба узду, накинула на голову жеребца, вывела из стойла.
— Седло,— приказала Еремке. Тот подскочил, накинул на спину седло, затянул подпругу...'
...Савва и Ефтюшка, закончив разговор, хотели малость выпить, но вбежала Настя, крикнула:
— Атаман зовет!
Аленка сидела в седле, при сабле, в шлеме. Конная сотня ждала ее за воротами. Савва заметил — глаза у атамана вспухли, покраснели. Лицо злое.
— Я еду в город, а вам здесь не бездельничать. Ты, Настька, воды вскипяти, лоскутов надери. Подорожник, крапива и иные травы, ты знаешь, чтоб были в достатке. Раненые скоро прибывать будут. А ты, Ефтюха, баню приготовь. Да не для меня, для всех. Темников возьмем— людей мыть надо. Инако вши съедят. Тебе, отче, делать нечего — поворчал на меня — теперь помолись во здравие. Вечером буду!— Рванула поводья, конь поднялся на дыбы, вырвался впереди швадрона6.
— Ты, Ефтюха, глаза ее видел?—спросил Савва.
— Ревела. Дело бабье.
— Не скажи. Я четыре года ее знаю — это первый раз Надо бы что-то для нее сделать, а? •
— Что?
— Может, выкрасть казака, может, еще как обрадовать бы.
— Подумаем.
5
Осень в этом году стояла теплая. Была середина октября, а бабье лето вроде и не думало кончаться. В начале месяца были легкие утренники, но днем ярко светило солнце. Конников Аленки с крегтостной стены заметили. Тявкнула пушка, ядро, просвистев, ударилось сзади. Признаков боя не было заметно, на опушке рощи, верстах двух от Темникова, белел шатер — его Аленке подарил атаман Федька в Инсарах. У шатра стояли Степан Кукин, Еремка, Перфил Образцов и другие атаманы. Аленка соскочила с седла, поздоровалась со всеми за руку.
— Как дела, атаманы? Не отдает Челищев город?
— Отдаст,— уверенно ответил Кукин.
— Скоро ли?
— Может, завтра. Пойдем в Шатер — поговорить надо. А вы, атаманы, делайте свое дело. Чтобы ни одна муха из города, и ни один комар в город.
В шатре на столе лежал початый каравай хлеба, миска холодных щей, мясо. У Аленки заурчало в животе— она не ела со вчерашнего дня. Кукин кивнул на стол, ешь, мол, начал рассказывать: