А приказчики крестьян не дают, у них от бар позволения нету, за подводы просят деньги, а у Васьки Нар-бекова — вошь в кармане да блоха на аркане. Ладно у брата от питейного двора царских денег 150 рублев было— отдал.
Васька давай хитрить—отписки писать. То в одно место напишет, то в другое. Сидит в Повольске — ответа ждет. Настрочил грамоту воеводе Семену Нестерову в Галич. Дескать, как ты, воеводушка, с ворами думаешь расправляться. А тот, не мудрствуя лукаво, ответ дает:
«...На тех воров и заводчиков мне посылать неково, а государя ратных людей в Галиче и Галичском уезде никово нет. А которые приставы и монастырские служки были, и те посланы на разбойника Ивашка Мякини-на. Ноября в 6 день в Унежской осаде объявился вор и богоотступник Илюшка Долгополов с товарищи, и пристают к нему такие же воры всяких чинов, и домы разоряют. Да тот же вор Илюшка рассылает воровские письма и людей помещиковых и вотчинных крестьян прельщает, и многих прельстил на всякое воровство и бунт. И во многих вотчинах прикащиков начали побивать. В селах боярина Богдана Хитрово, в Никольском и в-Ыльинском, тех сел попы посылали за воровскими письмами-к Илюшке-вору и, взяв у него, чли вслух, во многие дни поучали на все, кое дурно. А после встречали того вора Илюшку с образами и хлебом да солью. А пушек и никакова ружья у меня нет...»
Получив это письмо, Васька все переписал и снова послал в Москву отписку, а помогать Нестерову не торопился.
2
Юрьевецкий воевода оказался прав. Пока Илейка ходил по низовым веглужским местам, ватага его за сог-ню не переваливала. Но как только он миновал Варна-вину пустынь, народ к нему повалил валом. В Ла'пшен-ге под его знаменами было уже 400 конных и 300 пеших. Из Троицкого села поп Клим послал к нему дьячка Федота за прелестными письмами. Через день за письмами послал унжеский протопоп Тимофей Андронников. И те и другие звали Долгополова к себе, передавали, что всюду их ждут черные люди, чтоб начать «за волю битца». До этого все верные друзья Илейки, которые шли за ним от Кузьмодемьянска, вместе собирались редко. Они носили по селам и деревням прелестные письма, уговаривали мужиков на бунт.
В Лапшанге впервые все собрались на совет в дому попа Андронникова. Тимофей встречал ватагу Илейки с хоругвями и иконами, предоставил атаману свою избу. Вечером должны были прийти все сотенные атаманы и есаул Митька Куварка.
Илейка хотел было вздремнуть часок после обеда, яо заскочил стремянной, сказал:
— Там к тебе человек просится. Мумарин какой-то.
Илейка в два прыжка выскочил в сени, облапил человека, заорал: .
— Миронко! Родной мой! Брат!
Втащил его в избу, сам стянул с Мирона зипун, сорвал шапку, все бросил на печку сушить. Усадил гостя на лавку, попу сказал:
— Все, что в печи — на стол мечи Гость у меня большой ныне, брат!
Когда Миром наелся, Илейка спросил;
— Один?
— Да.
— Люди где?
— Воевал я у Алены, ты знаешь. Она в последнее время до семи тыщ водила, большой грозой для бояр на саранской черте была,
, — Да ну?! Я давно говорил— есть в ней некая сила.
— Была. Сожгли ее, Алену. Попа Савву понеснли. Я чудом спасся.
— Стало быть, на саранской черте худо?
— Мы в том виноваты. Разбежались по углам
Илья взметнул густые брови, налил две чарки.
— Давай, помянем рабу божью Алену. Каюсь — не послушался тебя тогда. Людей твоих, стало быть, гоже...
— Нет. Четыре сотни привел. Черемисы, чуваши били. Отпустил по домам.
— Зачем?
— Как же я их сюда повел бы, если сам не знаю, куда и зачем иду. Ты-то хоть знаешь?
— Долго рассказывать. Вечером совет будет—послушаешь. Левку увидишь.
— Где он?
— Сотенный. В соседнем сельце.
В разговор вступил отец Тимофей:
— Путь был труден? Расскажи, что видел?
— В дороге всегда тяжело. А сейчас зима, коню корма не достать. Ночевал у мужиков, кормили христа ради.
— Про меня что говорят?—спросил Илья.
— Разное. Не знаю, как здесь, а внизу мужики живут все более богатые. Места вольные, лес ветлужане промышляют, река кормит, помещиков мало, да и недавно они тут. Лето не бунтовали, поля посеяли, засуха, хлеба не тронула. Поэтому про тебя они плохо говорят. Такие за нас не встанут, скорее против поднимутся.
— Это верно ты заметил,— сказал поп.— У нас тоже есть такие, что на казаков косятся. И про зиму гоже ты правду сказал. Зимой мужика с печи не стащить.
Илейка хмурился, ничего не говорил. Выцили еще по чарке, легли отдыхать. Но никому не спалось. Поп ушел на половину попадьи, Илейка ворочался, вздыхал.