— Пока вы спали, я кое-чем разжился,— сказал Илья,—Вот сюда, на большое место,— указал на корзину с сеном,— сядет молодой боярин. Ты, Савва,— за-мест кучера на козлы. Я сзади верхом для охраны. Сабля, боярин, тебе будет только мешать — отдай ее мне. Все одно владеть ты пока не умеешь.
— Уж больно жидковато,— Савва тряхнул экипаж.
— До Коломны хватит.
— А после?— спросила Аленка.
— В Коломне лошадей продадим, купим ладью с парусами и... ветер в спину. Там Москва-река в столицу-матушку на своей спине принесет. Какой дурак от Коломны по суху ходит. Ну, так как, поехали?
— Опохмелиться не мешало бы,— сказал Савва, почесав в виске.
— На пути кабаков немало,
Аленка передала Илейке пояс с саблей, села на телегу, спросила, вроде бы шутя;
— А ты с моей саблей да на моем коне не ускачешь?
— От твоих глаз ускачешь,— серьезно и вроде недовольно ответил Илейка.— Приковала ты меня, как цепями.
Выезжая со двора, Савва крикнул купцу:
— Прости, если что не так, хозяин.
— Бог простит.
Поели в кабаке у дороги, поехали дальше. Илейка скакал впереди. Савва дремал на козлах, запряженная лошадь бежала за всадником ходко. Илейка то и дело оглядывался, и у Аленки возникла смутная догадка, что она пришлась мужику по нраву. Не дай бог, полезет женихаться. Но потом успокоилась. Он не больно молодой, да и в Москве у каждого свое дело, разойдутся они по сторонам и не встретятся никогда. Успокоившись, задремала, свернувшись калачиком на душистом сене.
Проснулась от холода и сырости. Было темно, накрапывал дождь, по сторонам чернели высокие сосны и ели — ехали по лесу. Дорога чавкала грязью, от лошади валил* пар. Савва шел рядом с козлами и ворчал:
— Сам мучится, скотину мучает, нас терзает. Скажи ему — ночевать пора.
К телеге подъехал Илейка.
— Может, и впрямь заночуем, Илья?—сказала Аленка, поежившись.
— Где? Сырь кругом, костра не распалить. Дождь ежли уймется — комары сожрут. А верст через пять деревня должна быть...
— Тогда коню дай передохнуть. Смотри, весь в мыле.
Дождь застучал по листьям бойчее. Аленка выскочила из плетенки, сунулась под широкую, разлапистую пихту, на сухой островок опавшей хвои. Рядом с ней примостился Савва. Илья спрыгнул с седла, отпустил коня на траву, потом бросил запряженной кобыле сена из плетенки и тоже полез под пихту.
— Говорил вам в кабаке — захватите чо-либо для сугреву,— упрекнул Савва, постукивая зубами.— Не по* слушались. Вот и томитесь от мокроты да холода.
— И еды бы надобно купить,— добавила Аленка.
— А кто вам не велел?— Илья поднял воротник чо-пана.— У меня денег три медные полушки осталось — все за эту таратайку отдал.
Пронзительный свист заглушил слова Ильи. Лес ожил, кругом затрещали сучья, и на дорогу выскочили здоровенные мужики с дубинками, ухватили лошадей под уздцы, окружили телегу. Подскочили четыре парня с копьями наперевес, заорали враз:
—- Смерти алн живота?!
Живота, живота,— сердито ответил Илья и, не вынцмая сабли, раздвинул пихтовые лапы. Его сразу схватили, завернули руки за спину, вытянули саблю из ножен.
—■ Что же это вы, вши каленые, своих хватаете? Кто 113 внс атаман? Слово надо сказать.
— Ну, я атаман,— к Илье подошел широкоплечий, чуть сутуловатый человек без шапки.
-- Отойдем в сторону. Слово тайное.
Атаман кивком головы приказал отпустить Илью, шагцул в сторону. Разбойники настороженно ждали.
Эй, Федька!
— Тут я!—к атаману подскочил чернобородый горбун.
— Зови'купцов в гости. Живых, не трогать. Делай.
Телегу вмиг подняли, вытащили из глубокой грязной
колец на обочину дороги, лощадь повели под уздцы. Горбун тянул за повод коня Ильи. Окруженные разбойниками, Савва и Аленка двинулись по просеке. Атаман и Илья шагали сзади
Дождь усилился еще больше, нависшие над узкой просекой ветви обдавали путников тучами брызг.
Наконец, вымокшие до нитки, они выбрались на берег речки. Берег был глинистый, крутой, и в нем, будто стрижиные гнезда, были вырыты землянки с узкими входами, завешенными либо рогожей, либо мешковиной. На поляне маячили и шалаши. Илья понял, что ватажники в землянках хоронятся в холод и непогодь, а при гепле спят в шалашах. За шалашами виднелись два сруба с плоскими крышами —один широкий, другой меньше. «Меньший для атамана, широкий для кашеварни»,— догадался Илья. Атаман с Ильей молча пошли в меньший сруб, горбун отнял у Аленки пистоль:
— Далее поедешь — отдадим. А сейчас сушиться и спать. Ты, поп, пойдешь в мою нору, а парубок ваш заночует у кашеварки Насти.