— Ладно, Ортюха. Помогу я тебе. Завтра начнем лошадей ковать втроем. За неделю, я думаю, справимся.
— За неделю мы и без тебя справимся,— холодно сказала Аленка.
— Не с тобой говорят!
— Ты гонишь меня? Да как ты смеешь?!
_ Смею. Погостил, хватит.
Давно Логину никто не перечил. Случалось, сам барин не решался возражать приказчику, а тут какая-то девчонка!
Логин взмахнул рукой, подбросил плетку, ухватил ее на лету за черенок. Поднял голову — и снова эти большие, с бездонной глубиной глаза. И снова полыхнули они каким-то злым светом, и опустилась рука с плеткой. „
— Поезжай домой,— твердо сказала девка.— Через
неделю я пригоню табун сама.
И Логин покорно зашагал к коню, привязанному у дерева. И только проехав верст пять, он одумался. И никак не мог понять, какой силой девчонка заставила его сесть на коня и уехать против своей воли. Поразмыс* лив, решил, что глаза у девки колдовские.
из челобитной атамана Войска Донского царю Алексею Михайловичу
«...В нынешнем во 170-м (1661 г.) году, ноября в 2 день, били челом тебе, великий государь, и в кругу нам, всему Войску Донскому, наши низовые казаки Степан Разин да Прокопий Кондратьев, а сказали: обещали-
ся-де они соловецким чудотворцам Изосиму и Совватию помолиться, и чтобы ты, великий государь, пожаловал, велел их отпустить соловецким чудотворцам помолиться. И мы тех казаков отпустили с Дону из Черкасского городка ноября в 4 день».
из книги Посольского приказа
«...Послана великого государя грамота в Танбов к думному дворянину и воеводе Якову. Тимофееву сыну Хитрово. А велено ему ис Танбова послать человек дву или трех на Дон и проведать тайно, нет ли у донских казаков каких шаткостей, и не пошли ли куды в стругах морем войною, и на которые места; и про воровских казаков про Стеньку Разина с товарищи, где они ныне. И что проведают, о том отписать скоро...»
*...Да после того ж те воровские казаки Стеньки Разина пошли морем под гор. Баку и взяли деревню Бза-ну, и многих полону набрали, а взяли ясырей 150 человек. И взяв, пошли на моря, и на выкуп оценили за человека по 30 рублев, 100 человек выкупили».
Темниковскнй воевода Василий Максимович Челн-щев готовился ко сну. Года четыре назад, сразу, как только сел на воеводство, заболели у него пятки. Какая невидаль—пятки, подумал воевода и лекаря звать не стал. Потом началась ломота в костях ниже колеи, а после заныли и колени. Да так заныли, что хоть лсДкись и помирай. Все ночи напролет Василь Максимыч мучился и отсыпался только днем, когда ноги болели меньше.
Лекарь натер их каким-то вонючим зельем, замотал овчинами н не велел открывать ноги до утра. Сколько уж мазей перепробовали, сколько натираний делали, а проку что? Может, эта вонючая смесь поможет? Лекарь ушел, воевода заложил под бороду край одеяла, плюнул на палец, придавил язычок пламени свечи. И верно —ноги ныть перестали, дрема сразу перешла в сон...
Вдруг загремело кольцо в двери. Да так сильно, что воеводу подкинуло на кровати будто от удара грома.
— И-ироды, умереть спокойно не дадут,— плаксиво заговорил воевода.— Кто та-ам?
— Василий, открой — дело спешное!—раздалось за дверью, и воевода узнал голос брата.
— Заходи-и, Змей ты Горыныч. Не заперто.
Брат толкнул дверь, вошел. За ним через порог шагнул подьячий Ондрюшка.
— Што это тебя черти носят, полуношник. Мне вставать не велено, телеса оголять нельзя, а ты...
— Не бранись, Василий. Доспишь потом.
— Что в твоей усадьбе до завтра подождать не может, а?
— Да не из усадьбы я. Из Москвы. Разве забыл?
— Совсем из головы вон. Ну и что там, в Москве?
— А то... Воеводе козловскому башку оттяпали.
— Как это... оттяпали?
— А так. Положили на плаху и...
— Так он же давний приятель мой. Сосед.
— И на это не посмотрели. Заворовался, говорят.
— Расскажи.
— Лучше вот это прочитай. Какой-то стервец челобитную накатал. Будто бы от дворян разных городов. Имен нет, токмо подписано — из города Козлова. Мне один дьяк список с челобитной сделал. Слово в слово; Держи,— и подал воеводе свиток.
— Я дюже глазами слаб. Пусть Ондрюшка чтет — у него глаза вострее.
Подьячий принял свиток, взял шандал, прижег свечу от ночника и начал читать:
— Царю, государю и великому князю Алексею Михайловичу. Бьют челом холопы твои, дворяне разных городов, и дети боярские, и разных чинов помещики и вотчинники. Служим тебе, великому государю, мы, холопы твои, на твоих государевых дальних службах, а без нас, холопей твоих, в вотчинах наших и поместьях люди наши и крестьяня, разоря домишки наши без остатку и пограбя животы наши всяки, бегают от пас в понизовые городы — в Казань, а також по саранской черте...