– А? – выныривая из сладостных мыслей, он не сразу оторвался от экрана. – Почему это? Что плохо?
– Посмотри мой новый выпуск – и поймёшь.
Пока искали запись, на экране Ека общалась с третьим участником шоу – этот мужчина вихлялся, как молодой Челентано, улыбался такой же обаятельно-обезьяньей улыбкой и всеми способами эксплуатировал своё с ним сходство. Я уже не удивилась, когда «Челентано» огласил свой «оригинальный рецепт» – это была запеченная курица, фаршированная рисом, кумкватами и фундуком.
– Кумкваты… Кумкваты… Кругом одни кумкваты… – потерянно лепетал Пушкин, смотревший параллельно две программы. Ека снова тряхнула волосьями, пообещала телезрителям встретиться с ними «в следующую пятницу, в то же самое время» и скрылась под водопадом титров.
– Кто это сделал? – Пушкин наконец-то разгневался. Шторки под глазами налились грозной темнотой. Ирак и Славочка, ни дать ни взять, раки на выданье рыбаку, попятились к выходу.
– Карл у Клары украл кораллы? – спрашивал Пушкин и ощупывал при этом телефон, как любимую женщину – в поисках нужной кнопки. Далеко, в прохладной призрачной Бретани, меж зелёных утёсов и зыбучих песков, бродил единственный человек, способный уберечь нас от позора в эфире. Впрочем, нет, не единственный! Мы забыли про Аллочку.
– Алла, пожалуйста, зайди к Гене, и скажи Еке, что мы её тоже ждем, – сказал в трубку Пушкин. Ровно через три минуты, как всегда незаметная, в чём-то сером, без украшений, Аллочка Рыбакова проскользнула в нашу студию. Хотелось бы сказать, будто она внесла с собой глоток свежего воздуха, но это враньё – ничего она не внесла. Пушкин готов был прикончить нас всех и непосредственно после этого наложить на себя руки, Славочка нервно доедал последний фаршированный желудок, фаршируя таким образом желудок свой собственный, ну а мы с Ирак отупело любовались тем, как он жуёт и сглатывает.
– Здравствуйте всем! – в студию влетела растрепанная Иран, а за ней – Ека в том чёрном жакетике, что был на ней в эфире. Как только я увидела её, в животе неприятно ёкнуло. Вот именно! Жили, как сыры в масле, а потом – ёкнуло.
Я хотела домой. Там Шарлеманя лежит на ковре, как дополнительный мягкий коврик с хвостом. Там тихо, и пахнет родными вещами. Там никогда не ёкнет…
Пушкин тем временем почти что взял себя в руки. Как все люди среднего возраста, в юности он всей душою принял советы Дейла Карнеги, популярного на заре девяностых, и в силу этого полагал, что способен справляться с любой ситуацией, оказывать влияние на людей, и вообще, перестать бояться и начать жить.
– Народ, – обратился к нам Пушкин, возреяв над разорённым столом, как великая идея над умами. – Народ, мы столкнулись с очень неприятным и очень странным совпадением, которого у нас даже старики не припомнят… Геня! Ека! Почему в ваших программах – практически одинаковые рецепты?
Я поперхнулась воздухом. Он что, хочет сказать, что я, Геня Гималаева, звезда канала «Есть!», стащила рецепты у только что принятого на работу человека?..
– Пушкин, ты пошутил! – догадалась я. – Неужели ты серьёзно думаешь, что я на такое способна? Зачем мне это, ты же знаешь, я каждый день сочиняю по сто новых рецептов!
– Минуточку, Евгения, – бесшумно, как хороший компьютер, включилась Аллочка (она единственная называет меня Евгенией, и только ей это с большим усилием прощается). – Давайте разберёмся. Кто записывался первым?
– Я, – быстро ответила Ека, и почти так же быстро исправилась: – Мы.
(Это очень важно: в телевидении никаких «я» не существует, оно – коллективная секта.)
Аллочка сдержанно кивнула:
– Видите ли, Екатерина, у нас на канале естественным образом сложилась атмосфера редкого доверия друг к другу. Павел Николаевич доверяет нам, а мы доверяем друг другу. И, знаете, я почему-то не думаю, что вы с Евгенией могли бы в один день сочинить три одинаковых рецепта… Екатерина, я хочу знать, когда вы придумали эти блюда для «Сириус-Шоу».
Аллочка изящно скрестила худые руки на груди и вонзила в Еку взгляд – как шампур.
Серые устричные глаза Еки подёрнулись перламутром, голос затрясся, как моллюск в раковине.
– Я… я ещё три дня назад решила, что мои гости будут готовить именно эти блюда, и я… я не знала, что мы так совпадём с «Гениальной Кухней».
– Совпадёте? – Пушкин возмущенно цыкнул. – Да это не совпадение, а полный съём!
Ека молча подняла глаза на обидчика – из них синхронно, как гимнастки из-под купола цирка, спускались крупные слёзы. Девочки, которые вовремя научились красиво плакать, никогда не упустят возможность продемонстрировать этот навык публично – ведь зрители непременно откликнутся аплодисментами! Вот и Пушкин вздохнул, беспомощно обернувшись к Аллочке, она же снова скрестила руки на груди, словно удерживая саму себя от неосторожных поступков. Аллочку – как Москву – слезами не размочишь, подумала я, и мысленно проводила Еку на свалку телевизионной истории… как вдруг раздался голос… нет, не голос – земляничное мороженое!